Гадальщик на камешках - Мирча Элиаде

Капитан Мануилэ покраснел и опустил голову еще ниже, словно говоря поклоном: «Разумеется, сударыня, как же иначе?.. Вы же хозяйка…» Он искоса взглянул на Дорину, и ему показалось, что она мечтательно глядит на него. Он улыбнулся, приободрился.

— Вижу, вы любите стихи, барышня, — произнес он совершенно неожиданно.

Вокруг все замолчали. Дорина вспыхнула и машинально принялась перебирать жемчужины в ожерелье. Услышав, что заговорили о поэзии, Стамате, любопытствуя послушать, подался несколько вперед.

— Есть поэты, которых я люблю, — ответила Дорина. — Особенно среди современных…

— Это я понял, — улыбнулся капитан Мануилэ. — Стихи не слишком современные вы не узнали, хотя не такие уж они и древние, — Раду Росетти…

Лиза удивленно взглянула на капитана. Однако он вовсе не глуп… И конечно же прав: стихи и впрямь Раду Росетти. У Ляны было несколько томиков его стихов, маленькие книжечки Лиза помнит до сих пор, спустя столько лет после смерти Ляны. Они стояли в гостиной на полке в старом доме на бульваре Паке и стояли там до тех пор, пока Ляна не умерла от чахотки, так же как все ее сестры. Лиза училась тогда в старших классах лицея. Она вспомнила, с каким вожделением смотрела на заставленную книгами полку. Среди них был и «Ион»,[16]только-только появившийся, и, когда Ляна умерла, она чуть ли не обрадовалась тому, что теперь сможет потихоньку унести с собой оба томика и они останутся у нее навсегда, никому и в голову не придет искать их и требовать обратно.

И тут же раздался властный мамин голос: «Не смей ничего брать, кругом микробы!» Книги потом сожгли, и, как говорили, вместе с бельевой корзиной, битком набитой журналами «Литературный мир»…

— Раду Росетти! Какой изумительный поэт, господа! — воскликнул Стере. — Я знавал его во время войны…

Лиза опустила глаза. Старше всего только на девять лет, а такой уже старый, чужой…

Он состарился внезапно, неожиданно, сам по себе, как будто бы ей назло, как будто для того, чтобы не без яда напомнить, что жил и другой жизнью, что он из другого поколения…

Домнул Соломон, видя, что гости разговорились, тихонько вышел из столовой. Для начала он заглянул в кладовку и, прикрыв за собою дверь, придирчиво оглядел все бутылки и сифоны, размещенные по кадкам со льдом. Потом приоткрыл дверь спальни. Доамна Соломон смотрела на себя в зеркало, в правой руке у нее дымилась сигарета, левой она поправляла прическу.

— Имей в виду — с вином покончено, — сообщил домнул Соломон.

Доамна Соломон равнодушно пожала плечами. Неслышно ступая, она отошла от зеркала и присела на краешек кровати.

— Хорошо, что обед позади, — сказала она устало.

— Отобедали замечательно, — подхватил домнул Соломон. — Всего было в изобилии. Говорил я тебе, что и без цыплят всего довольно! А сколько еще осталось. Кстати, ты наказала служанкам все прибрать хорошенько? А то с этой жарой… Вечером пригодится. — Он тоже зажег сигарету и уселся рядом с женой. — Ты мне так и не сказала, едем мы с тобой в монастырь или нет?

— Как хочешь, — отозвалась доамна Соломон. — Только ты же знаешь, что я там не могу спать из-за клопов и комаров.

— И не только из-за комаров… — улыбнулся домнул Соломон.

— Ты как будто и впрямь все знаешь!..

Оба молча курили, пуская дым в потолок.

— Что ты скажешь о капитане? — спросил домнул Соломон.

— Только одно: откуда ты его выкопал?

— Но он оказался вовсе не глуп. После того как ты ушла, он затеял разговор, и весьма серьезный… Он, наверно, робеет. Стере, видно, слишком быстро подхватил его и привез…

— А второй кто таков? — спросила доамна Соломон, поднимаясь.

— Стамате, приятель капитана, кажется инженер по сельскохозяйственной технике.

Брови домнула Соломона сосредоточенно нахмурились, он внимательно вслушивался, пытаясь понять, что происходит по соседству.

— Кажется, кофе принесли? — спросил он неожиданно домашним, будничным голосом.

Из столовой доносились громкие голоса и смех. В коридоре послышались тяжелые шаги, дверь приотворилась, и в спальню вошла доамна Соломон старшая. Вошла осторожно, стараясь не зашуметь.

— Вы здесь? — спросила она, не выказывая ни малейшего удивления.

Ступая с величайшей осторожностью, медленно подошла к кровати и со вздохом устало опустилась на нее.

— Ну и как он вам? — спросила она, глядя снизу вверх на супругов.

— Только бы решилась, — произнес домнул Соломон.

— Вот и я то же самое говорю…

Домнул Соломон повернулся к жене:

— Агли, а не пойти ли тебе в столовую? Посмотришь, может, они пойдут в саду погуляют… Сейчас уже и не жарко…

Доамна Соломон на ходу приостановилась перед зеркалом и опять поправила прическу.

— А ты что скажешь? — спросила старуха. Доамна Соломон пожала плечами и вышла.

— Да я и сама вижу…

Дверь закрылась, старушка вновь подняла глаза на домнула Соломона:

— Не очень-то он ей понравился…

— Да она всегда так, что, ты первый день ее знаешь? Когда мы одни как сычи, день-деньской о гостях мечтает. А когда приедут гости, устанет и все ей не в радость… А мне, например, капитан нравится. И выправка, и выучка есть…

— И другой тоже славный, — согласилась доамна Соломон.

В соседней комнате зашумели: задвигались стулья, молодые голоса смеялись, благодарили. Домнул Соломон поспешил из спальни в столовую.

— Мама, — обратился он уже с порога, — возьми на себя труд, позаботься о припасах для вечера. Мы же едем в монастырь, ты знаешь, так чтобы все у нас было в порядке.

В саду было еще жарковато. Стере снял пиджак и повесил его на вишню, оставшись в одной рубашке. Седая, коротко подстриженная голова казалась особенно круглой. Мимо проходила Рири с подносом, полным запотевших стаканов. Стере остановил ее.

— Мне без варенья, благодарю, — сказал он, забирая разом в обе руки два стакана.

Опершись на вишню, Лиза смотрела, как он пьет воду: залпом, сильно запрокинув назад голову, словно вливая эту воду прямо в горло. Лиза смотрела на него и даже не удивлялась. У нее опять возникло отчетливое ощущение, что жизнь ее безнадежно испорчена, что ее обманули, распорядились ею помимо ее воли, прежде чем она успела что-то узнать. И хотелось ей только одного: рассказать кому-нибудь об этом, подружиться с кем-нибудь незнакомым и, не торопясь, долго-долго все-все рассказывать…

Она повернула голову. На травке неподалеку сидел Владимир, брат Рири, и рядом с ним еще двое гостей. Движения Владимира ей показались чем-то странными. И говорил он по-другому — значительнее, весомее. Несколько секунд она внимательно всматривалась, ничего не в силах понять. И вдруг заметила сигарету, которую юноша держал так бережно. Голубой струйкой поднимался дым в теплом воздухе сада, голубизна колебалась, дрожала и внезапно исчезала в полосе яркого солнечного света.