Где-то в Краснобубенске... - Андрей Рябов

— Как, исчезнуть?

— Не навсегда. На время. Боюсь, иначе тебя здесь на ремни покромсают.

Легко сказать! Куда же мне деваться? И тут я вспомнил о своей вовремя искривлённой носовой перегородке. Вот же он, выход! Уже на следующий день, я с направлением от районного врача несмело тёрся в приёмном покое больницы военно-медицинской академии.

— Давно нужно было к нам обратиться! — расплылся в плотоядной улыбке худой молодой врач в несвежем халате. Его впалые щёки украшала модная трёхдневная щетина. — Операция плёвая. Чик — и порядок!

Я подобострастно захихикал. Нельзя злить этого доктора Менгеле. А вдруг он и будет меня оперировать? Нашим доморощенным Гиппократам лишь бы резать, резать, резать! Маньяки!

«Менгеле» действительно оказался специалистом по выпрямлению носовых перегородок у обнаглевших таможенников.

— Наркоз будет местным, — хирург едва сдерживал распиравшую его радость.

— Почему же местным? — жалко проблеял я. — Разве нельзя меня того, под общим…

— Нельзя! — поморщился доктор. Кажется, я помешал его сюрреалистическим видениям. — Как ты будешь под общей анестезией кровь сглатывать? Так и захлебнуться недолго!

Я охнул. Копошившаяся в покое во время нашего разговора дородная медсестра оперативно поднесла к моему носу ватку с нашатырём.

— Не бойся, служивый! — хлопнул меня по нервно подрагивающему плечу любимый врач фюрера. — От этого ещё никто не умирал!

«Похоже, я буду первым!» — пронеслось в голове…

Описывать свои впечатления во время проведения операции я не буду. Исключительно из цензурных соображений. Особо падких на острые ощущения могу порадовать парочкой душераздирающих фраз. Как вам, например, такое — страшный хруст, отдающийся во все клеточки мозга? Или счастливый окрик «Менгеле»: «Глотай кровь, мать твою, не спи! Глотай, кому говорю!»…

В палату меня привезли незнакомые люди. Перекинули на койку. Врачиха с добрыми глазами матери измерила давление. Что-то ей очень не понравилось и мне, по её настоянию, наконец, вкатили какой-то укол. Мучения закончились. Я провалился во мрак…

Очнулся я от ужасного скрежета. Вокруг чёрным сгустком лежала непроглядная темнота. Скрежет доносился прямо из её левого предсердия. Там какой-то жестокий монстр медленно водил ржавой тупой ножовкой по осколку стекла. Весь мой слух сосредоточился на этом медленно вытягивающим жилы звуке, поэтому неожиданный шумовой удар справа застал меня врасплох. Я вздрогнул. На меня наползал предсмертный вопль бившегося в железном капкане дикого зверя. Я буквально физически ощущал его мучения. Видел несчастное существо, могучая лапа которого превратилась в кровавое месиво из раздробленных костей, шерсти, земли…

Господи, что это? Почему я здесь? Пот обильно смочил мой лоб, затёк в глаза, нещадно их разъедая. С моих обветрившихся губ уже готов был сорваться вопль ужаса…

И тут зажёгся свет.

— Мальчики, просыпайтесь! Ставим градусники! — посреди огромного помещения стояла давешняя медсестра. В её твёрдой руке была зажата потрескавшаяся стеклянная банка, из которой бесстыдно торчали многочисленные термометры. — Гулямходжаев, кому сказала, ставь градусник! Куда ты его суёшь, горе луковое! Я же тебе вчера показывала куда!

Вокруг, ворочаясь и кряхтя, просыпались пациенты военно-медицинской академии.

«Что же мне вкололи? — думал я, оглядываясь по сторонам. — Видать, наркотик какой-нибудь!» Вряд ли, конечно. Хотя не исключено. Иначе, почему на меня такое действие оказал элементарный храп товарищей по несчастью?

Огромная палата, заставленная одинаковыми кроватями с провисшими металлическими сетками, напоминала казарму. Собственно, большинство пациентов, как я узнал впоследствии, имели прямое или косвенное отношение к Вооружённым силам.

Десять суток, отпущенных мне доктором «Менгеле» на реабилитацию, пролетели незаметно. По ночам палата сотрясалась от какофонии всевозможных звуков. Днём она наполнялась спорами, неспешными беседами, жалобами, беззлобным ворчанием медсестёр. Особенно больные любили послушать рассказ молоденького ефрейтора Севки Жукова. Чуть не каждый день кто-нибудь приступал к Севке:

— А ну, боец, поведай, как там тебя оперировали?

Севка лицемерно вздыхал, мол, сколько можно! Затем поудобнее устраивался на своей койке и начинал:

— Не поверите! Едва не кончился в руках этих… убийц в белых халатах!

У Жукова во время службы в рядах Российской армии разболелась голова. Отцы — командиры на такой пустяк, естественно, не обратили внимания. Мало ли, что и у кого болит. Их головы, к примеру, раскалывались с похмелья практически каждый день! Посему, пока у ефрейтора температура тела не скакнула за сорок градусов, он официально считался симулянтом. А симулянтов, как известно, в армии не любят…

У спешно эвакуированного в городскую больницу провинциального Кингисеппа Севки Жукова обнаружили гной в лобных пазухах или что-то в этом роде. Севку доставили в Питер, где его уже ждала операционная. Набиравшая силу платная медицина ефрейтора из маленькой деревеньки Синюхи, что на Брянщине, за приличного клиента не считала.

Отсюда, всевозможные траты на такие глупости как наркоз, полагались излишними. Севке сделали какой-то маловразумительный укол в задницу (подозреваю, что это был банальный анальгин) и с помощью страховидного прибора продырявили лоб. После чего выкачали гной, а Севку пинком выгнали в общую палату.

— А что за прибор-то? — интересовались любопытные. — На что он хотя бы похож?

— На дрель и похож! — отзывался Жуков, улыбаясь. — На электрическую!

В доказательство сказанного, Севка осторожно освобождал свой лоб от узкого бинта и демонстрировал всем желающим небольшую, затянутую запёкшейся кровью дырочку над левой бровью…

Время пролетело стремительно. Тогда я был молод. Нанесённые мне раны быстро заживали. Правда, пребывание в больнице само по себе скучновато и мы развлекали себя как могли. Например, три раза в день пациенты играли в игру. «Угадай, что у тебя в миске!» На завтрак, обед и ужин местные поварята, соревнуясь друг с другом в кулинарном искусстве, преподносили нам абсолютно неизвестные блюда венерианской или марсианской кухни. Попробуй, разбери, что тебе навалили грязным половником на этот раз: бигус, гуляш или омлет! А бурда, нацеженная в кружку из большого ржавого чайника, могла оказаться и кофе, и чаем, и компотом.

Не оставляли меня в одиночестве и сослуживцы. Славик Авдеенко с Димкой Бабичевым объявились на четвёртый день после операции в строго установленные часы для посещений. В полиэтиленовом пакете, который крепко держал в руке Славка, угадывались бутылка и связка бананов. Мы долго искали укромный уголок. Притулились рядом со входом в операционную. Это место инстинктивно избегали все больные. Авдеенко разлил алкоголь. Мы, торопясь, выпили. Кстати, я не почувствовал смака. Виной тому были толстые ватные тампоны, грубо засунутые медсестрой в каждую мою ноздрю. Эти мерзкие затычки начисто лишили меня возможности ощущать какой-бы то ни было вкус.