Вожделение - Гузель Магдеева

— Звучит не очень аппетитно.

— Понюхай его.

Я поднесла апельсин ближе к лицу, сделала вдох.

— Умница, — сказал Максим, — теперь возьми одну дольку и положи ее на язык. Закрой глаза. Почувствуй вкус. Заметила? У него есть почти малиновый привкус. Сладкий. Сочный.

Я сидела с закрытыми глазами, слушая его голос, и вправду ощущала малиново-апельсиновый вкус.

— Твои ладони испачкались в его соке? — голос Ланских приобрел чарующие интонации, стал глуше.

— Да.

— Если бы я был рядом, я бы слизнул сейчас этот сок с тебя.

Я выпрямила спину, ощущая, что завожусь. Совершенно дико и глупо, но низ живота наполнился истомой, я свела вместе колени, ощущая собственное возбуждение.

— Максим…

— Я бы слизывал сок с твоей руки, а потом взял дольку апельсина, выжимая из нее сок на твой живот, провел бы им вниз, до промежности, оставляя следы, которых буду потом касаться языком. Я бы лизал тебя так долго, пока ты не кончила, Регина.

У меня щеки полыхали, голова кружилась. Его не было со мной рядом, но этот разговор действовал на меня пьяняще.

— Я хочу тебя, — сказал он, и я ответил едва слышно:

— Я тоже, — потому что в тот момент думала именно так. Произнесла вслух и тут же пожалела, — Максим, извини. Скоро обход, мне надо идти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не стала ждать, когда он что-нибудь ответит, сбросила. Поднялась к умывальнику, чуть пошатываясь. Долго мыла руки с мылом, пытаясь избавиться от сладкого апельсинового запаха, мне хотелось смыть его, чтобы не чувствовать и следа от своей слабости.

В коридоре прогрохотали колесики стойки для капельницы, в палату распахнулась дверь.

— Иванова? Ложитесь, систему поставим.

Я послушно легла на кровать, поудобнее устраивая за спиной подушку, долго лежать с капельницей было неудобно. Сегодня ставил ее медбрат, раньше я его не видела, и сейчас разглядывала с любопытством, как его ловкие руки подсоединяют систему к катетеру, установленному в моей вене на сгибе локтя.

Я повернулась слегка, мельком посмотрела на пол и замерла.

На ногах у медбрата были ботинки. Зимние, уличные, — такую обувь не мог носить никто из персонала. Дернулась, пытаясь закричать, медбрат вскинул на меня взгляд, по глазам понял, что я догадалась.

Схватил за горло, второй рукой накрывая рот. Его ладонь была большой, широкой и пахла спиртом, от этого запаха першило в носу.

— Заорешь, сверну шею, — и не убирая руки с моего рта, мужчину сдернул с лица маску.

Вадим. Это был именно он.

Страх парализовывал.

Я лежала на лопатках, душаший кашель подбирался к горлу, а воздуха не хватало. Ну вот и все… Отбегалась.

Я закрыла глаза, надеясь, что он убьет меня быстро и не будет растягивать удовольствие или повторять то, что случилось с его сестрой. Это было самым жутким.

Но Вадим медлил.

— В глаза мне смотри, — произнес тихо, но зло, и слегка надавил на шею.

И я посмотрела.

В лицо убийце, хладнокровно отобравшего жизнь у моего мужа. Причастного к гибели людей, которых я считал друзьями.

Тот, чья жажда мести вышла за любые границы разумного.

У убийцы были красивые глаза. Никогда я не была так близко, чтобы смочь разглядеть его медового цвета радужки с темными вкраплениями.

— Долго же я тебя искал, Ангелина.

Собственное имя резало слух, оно мне больше не нравилось. Чужое. Не мое.

— Ангелина умерла. Сгорела в пожаре, который устроил ты. И всех друзей моих убил — тоже ты.

Вадим разозлился, а я вдруг подумала, что у меня может, есть шанс. Что кто-нибудь успеет войти в палату, прежде чем он меня убьет.

— Друзья? Они никогда не были твоими друзьями, Ангелина, — отрезал он, — это были малолетние зажравшиеся ублюдки с больной фантазией. Они сдохли, туда им и дорога. И это удивительно, как тебе удалось пережить их настолько.

Я помнила, как умер каждый.

Смерть Льва подкашивает и без того разваившуюся нашу компанию. В день его похорон идет проливной дождь, и грязь на кладбище такая, что разъезжаются ноги. Я держусь крепко за локоть Сергея, чтобы не упасть.

Говорить не хочется, дождь скрывает слезы. Зябко, ноги намокли, и я хочу, чтобы все это быстрее закончилось.

— Этот ублюдок здесь, — говорит Рома, и я оборачиваюсь, пытаясь понять, про кого он.

Вадим.

Он тут, дождь мешает разглядеть его лицо как следует, но я чувствую, что он смотрит на меня.

— Я его урою, — Артем собирается пройти к нему, но Сергей хватает его за локоть жестко:

— Не здесь, братан, надо почтить память Левки. Не дракой.

Он кивает, но я все еще вижу, как трепещут ноздри Артема, как смотрит он зло на Вадима.

Когда толпа приходит в движение, тот исчезает, скрываясь за спинами гостей.

Я знаю, почему мальчишки хотят его убить.

Кто-то испортил тормозные шланги на машине у Льва. Все знали, что он любит гонять… Это не было ни для кого секретом.

Но смерти ему мог желать только один человек.

— Как же так, дети? — мама Льва, Лариса, подходит к нам. Она в черном платке, изможденное лицо со скорбными морщинами у рта, — как же так? Почему его нет, а вы?

Я отшатываюсь от нее. Понимаю, что она потеряла единственного сына, но слышать эти слова — ужасно.

Сергей отводит меня за спину одним жестом, а сам обнимает женщину, прижимая к себе. Я вижу слезы в ее глазах, она смотрит наверх, пытаясь проморгаться, а тело сотрясают беззвучные, а от того еще более ужасные, рыдания.

— Идем отсюда, — Рома кладет мне руку на плечи, увлекая за собой в машину. Мы идем медленно, я смотрю прямо перед собой, думая о том, что справедливости не существует. Даже если убийца Левка, то страдания его матери — это не про справедливость.