О бочках меда и ложках дегтя - Юрий Болдырев

Почему же по темпам экономического развития к третьей четверти двадцатого века мы оказались в проигрыше? На этот вопрос есть два основных варианта ответа.

Первый вариант: потому, что для дальнейшего роста не было внутренних источников, не оказалось стимулов для развития; советская экономика оказалась неконкурентоспособной потому, что она по своей внутренней организации была неконкурентной.

Второй вариант: советская/российская экономика никогда не могла и не сможет быть конкурентоспособной в сравнении с западной в силу значительно худших природно-климатических условий и, следовательно, значительно больших издержек на производство единицы товара или услуг.

На рубеже 90-х годов двадцатого века в этом споре в общественном мнении одержала верх первая позиция. И начавшиеся тогда реформы проходили и проходят до сих пор под лозунгами о раскрепощении частной инициативы, следствием чего и должно стать возникновение конкурентного пространства и повышение эффективности и конкурентоспособности нашей, теперь уже российской, экономики.

Частную инициативу раскрепостили, основную долю прежде общегосударственной собственности так или иначе приватизировали. И действительно, в ряде секторов экономики эффективность повысилась. Особенно это заметно в сфере розничной торговли и предоставления разнообразных услуг, например, на бензоколонках. В частности если сравнивать наши нынешние московские и петербургские бензоколонки и обслуживание на них с тем, что было в Москве и Ленинграде пятнадцать лет назад (да зачастую и остается до сих пор в провинции), а не с тем, что есть сейчас в Европе и США.

Но уже, например, в жилищном строительстве и в автомобилестроении (я специально выбираю из того, что близко потребителю), несмотря на, казалось бы, явное наличие конкуренции, столь значительного улучшения качества продукции и услуг не наблюдается.

А в базовых отраслях? Есть ли там конкуренция, и, соответственно, можем ли мы ожидать резкого роста эффективности производства?

Конкуренция, разумеется, есть. Строго говоря, конкуренция есть везде, в том числе была она и в советской экономике. Ведь не зря же шутили, что советская система была однопартийной, но «многоподъездной». Вопрос лишь в том, что это за конкуренция: какими методами конкурируют субъекты экономической деятельности и за что они ведут борьбу? И к чему стимулирует эта конкуренция, к какого рода экономическому поведению: способствует ли она работе над снижением издержек и повышением качества продукции и услуг или же ведет к чему-то иному?

Начнем не с автомобилей и не с жилых домов, а с «кровеносной системы» всей экономики — банковского сектора, о котором мы уже много говорили выше. За что конкурируют там: за то, чтобы более высокой надежностью, процентами на депозиты и качеством разнообразных дополнительных услуг привлекать все новых клиентов, или за что-то иное?

В российском банковском секторе основная конкуренция — за близость к власти и получение статуса «уполномоченности», неформальных преимущественных или исключительных прав.

Сравним в этом смысле взаимоотношения между банками и государством в двух странах.

БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ

В США все двенадцать тысяч банковских учреждений являются равноправными в сфере хранения и перечисления бюджетных средств. И в силу этого равноправия и порожденной им напряженной конкуренции хранение бюджетных средств и операции с ними там вовсе не являются каким-либо «золотым дном» — источником необоснованной, дармовой сверхприбыли. Во-первых, хранение бюджетных средств (остатков на счетах) там является платным, причем плата со стороны банка государству за то, что на его счете в банке остались какие-то средства — всего на полпроцента ниже ставки рефинансирования Федеральной резервной системы США (ставки, по которой банки ФРС США дают кредиты остальным банкам) Во-вторых, бюджетные деньги невозможно накопить и затем, обанкротив банк, с ними сбежать, так как государство хранит бюджетные средства в банках исключительно под полноценный ликвидный залог на всю сумму средств. Причем в залог от банка государство принимает лишь те ценные бумаги, которые признаются Правительством США абсолютно ликвидными. И в-третьих, за малейшее нарушение в оплате государству за возможность хранить остатки бюджетных средств на счетах банка либо в предоставлении залога предусмотрены крупные штрафы, исчисляемые миллионами долларов за каждый день нарушения.

Сравните это с нашей системой, при которой на протяжении уже более десяти лет под успокаивающую музыку разговоров о переходе на казначейскую систему исполнения бюджета, тем не менее, и бюджетные деньги (равно, и федерального бюджета, и бюджетов субъектов Федерации), и средства так называемых внебюджетных фондов (пенсионного и других) свободно гуляют по так называемым «уполномоченным» банкам. И в банках эти средства хранятся без полноценной платности (значит, проценты идут в пользу собственников или менеджеров банка) и без какого-либо залога (а значит, регулярно пропадают вместе с банками). Соответствующие примеры я приводил выше. Сейчас же зададимся простым вопросом: за что при наличии таких возможностей извлечения прибыли внеэкономическими методами будут конкурировать коммерческие банки: за повышение качества собственной работы или же за близость к принимающим соответствующие решения должностным лицам органов государственной власти?

ШЕЛ ДОЖДЬ И ДВА СТУДЕНТА...

Здесь мне могут попытаться возразить: «Причем здесь близость к власти, если у нас все это делается открыто, публично и по конкурсу?» Логично. Даже убедительно, если, конечно, не иметь ни малейшего представления о том, что такое у нас конкурс и какое отношение наш «конкурс» имеет к обязательной на Западе при принятии значительного числа государственных решений цивилизованной конкурсной процедуре. Приведу один пример.

Осенью 1998 года в петербургской газете «Смена» было опубликовано извещение о проведении конкурса между банками за право быть уполномоченными по хранению средств бюджета Санкт-Петербурга.

Здесь сразу же стоит отметить, что сам факт такой публикации в обычной городской газете — явление нетипичное. Обычно общественность абсолютно не представляет себе, какие формальные требования предъявляются к «конкурсантам» при дележе права на хранение (читай — на «прокручивание») бюджетных средств. В данном же случае опубликование носило явно рекламный характер смотрите, как у нас все открыто и публично, и не произвол какой-нибудь, а настоящий конкурс. Объяснялось все просто: надвигались выборы в региональный парламент, а тогдашний глава финансового комитета администрации Петербурга представлял одну из готовившихся к выборам «партий власти» (партию, подставившую плечо кандидату, победившему в 1996 году на выборах губернатора Петербурга). Но нам в данном случае важно другое — содержание извещения о конкурсе.

Среди прочего в извещении приводился перечень переменных параметров, по которым планировалось подводить итоги конкурса. Я не оговорился: не перечень обязательных условий и плюс один переменный параметр, по которому можно ясно и формализованно определить победителя, а именно перечень переменных параметров. И без какого-либо намека не то что на формулу сведения разнонаправленных параметров к чему-то единому и сопоставимому, но даже хотя бы на принцип будущего сопоставления этого теплого с зеленым, без намека на какие-либо критерии определения будущего победителя. Для полноты картины добавлю, что среди разработанных (надо полагать, «командой высококвалифицированных профессионалов») переменных параметров были такие, как, например, «возможность проведения платежа в течение суток» (не скорость проведения платежа и не обязанность провести его в течение суток, а именно «возможность»)... Каким прибором конкурсная комиссия намеревалась измерять и затем сравнивать степени этой «возможности»? А затем еще и сопоставлять эти степени с предложениями конкурсантов по другим переменным параметрам? Это, конечно, вопрос риторический. Ведь при подобных профанациях «конкурсов» очевидно: что-либо всерьез сравнивать и сопоставлять никто не собирался — не для того условия конкурса формулируются столь туманно.