Трудное счастье Калипсо - Наталия Миронина

Если кто-то вам скажет, что, уехав из своей страны, он никогда не испытывает тоски, то смело можете назвать его лжецом. Мы живем рядом со своими школами и скучаем по одноклассникам, а тут… Тут другая страна, другие люди, другое солнце. Пашка Соколов, он же Павел Андреевич Соколов, владелец яхты, которая легкомысленно покачивалась на волнах у пирса, вышел на террасу. Старые камни под его босыми ногами были прохладными, а между тем дневной зной выкосил город. Пашка со своей террасы наблюдал пустынные улочки, закрытые ставни на окнах и дверях магазинчиков и угол морского берега. Именно там его яхта пританцовывала в такт небольшому ветерку.

Старый тихий итальянский город раньше был популярен только у любителей солнечных ванн. Теперь же сюда повадились экскурсионные автобусы, которые, пытаясь протиснуться по узким улочкам, возили любознательных зевак и громкоголосых гидов, рассказывающих, что именно здесь снималась знаменитая серия о Джеймсе Бонде. Наиболее предприимчивые даже составляли пешеходные экскурсии по следам главного и совершенно неотразимого героя фильма. И неважно, что кино снимали во Франции, а не Италии. Город становился самим собой, только когда наступали поздняя осень и зима. Становилось тихо и уютно. Казалось, что мир совершенен. Или почти совершенен. Но Пашке именно зимой всегда ужасно хотелось в Москву, к морозу, слякоти и снегу.

Старый камень под ногами приятно холодил пятки. Их дом был небольшим и стоял в самом центре старого города. Там, где окно соседского дома порой могло находиться на расстоянии вытянутой руки. Казалось, что эта часть города просто выдолблена в большой горе – улочки были узкими и извилистыми, стены домов – словно вытесанные из цельного куска камня. Пашка слышал, как у них во дворе журчала вода – маленький фонтанчик упрямо опрыскивал цветник, где-то мяукала кошка, и пахло подсыхающими водорослями. «Надо будить зверя. Иначе, потом до ночи не угомонится», – решил Соколов. Зверь сладко посапывал, спал здесь же, на террасе, в тени полосатого тента. У зверя были румяные немного загорелые щечки и смешной темно-каштановый завиток на лбу. Пашка подошел к кроватке и уже было хотел потормошить соню, как тот открыл глаза и улыбнулся, показав мелкие молочные зубы.

– Ишь ты, сразу заулыбался. Какой у нас характер хороший! – Пашка сам растаял в улыбке и аккуратно вытащил малыша из кроватки. Итак, его звали Петькой. Ему было полных три года. Он имел красивую высокую маму и шумного загорелого отца. Мама была строгая, отец – мягок и податлив. В своем нежном возрасте Петька это очень хорошо усвоил.

– Петь, пойдем прогуляемся. Проверим, как там наша яхта, и, пока мама спит, за ягодами съездим. Она обрадуется, как ты думаешь?

Обрадуется ли мама, Пашка не узнал, но то, что сын рад поездке, в этом он был уверен. Они любили совершать такие маленькие путешествия. Иногда они отправлялись в путь на машине, иногда пешком. Причем папа терпеть не мог колясок, он полдороги тащил Петьку на себе, потом малыш шел сам, а устав, возвращался на папину шею. Во время таких прогулок можно было все – схватить осьминожку из ведра рыбака, полизать кругляш мороженого, светло-зеленого, фисташкового, поваляться в песке, так, что потом еще долго из кармашков этот самый песок сыпался, оставляя маленькие вулканчики на плиточном полу в доме. Папа совсем не боялся собак – он разрешал Петьке их гладить, папа любил кошек и разрешал их кормить мелкой рыбешкой, которую можно было купить на лотке у входа на пляж. Папа вообще был смелым – он не боялся мамы. Это Петька тоже уже понял.

Они вышли в городской зной в одинаковых плетеных шляпах и одинаковых шортах. Это тоже придумал папа.

– Тебе нечего делать? Зачем вам одинаковую одежду с ним носить? – обычно насмешливо спрашивала мама.

– Хочу. Он мой сын, я его отец. У нас стиль такой.

– Тогда ладно, может, и мне такие же шорты и шляпу найти?

– Не найдешь, – сказал папа и на всякий случай отошел подальше от мамы, – ты у нас сейчас Венера Милосская, а на такие бедра шорты не шьют.

Петька оценил такую предусмотрительность, потому что в сторону папиной головы тут же полетело маленькое махровое полотенце. Петьку это ужасно рассмешило.

– Вот видишь, мой сын со мной согласен, – сказал папа и отошел от мамы еще на два шага.

Мама махнула рукой:

– Делайте что хотите, хоть в саронгах ходите.

Педагогические споры были не редкостью в их семье. Петьку в эти моменты из комнаты не гнали, не уводили, дурацкими отвлекающими репликами не занимали. Петька так же сидел между родителями, пока они рассуждали о нем, их единственном ребенке.

– И все-таки детей в семье должно быть двое. Хотя бы двое, – говорил папа со значением.

– Не обязательно, – отвечала мама тем же голосом, каким она заказывала зеленый горошек для супа в овощной лавке, – голосом спокойным, почти равнодушным.

– Нет, это, конечно, но учти, единственный ребенок в большей степени подвержен стрессам, вследствие которых он в дальнейшем развитии либо предпочтет наши взгляды, либо станет бунтовать против них. Одним словом, такие дети вырастают капризными максималистами и не умеет придерживаться золотой середины.

Петька заметил, что мама оставила свое вышивание и внимательно посмотрела на папу:

– Ты спер у меня журнал «Психология детей допубертатного периода»?

– Как ты выражаешься, здесь ребенок, – папа состроил оправдательную гримасу, у Петьки такая бывала, когда он таскал без спроса леденцы из огромной желтой конфетницы.

– Ничего страшного. Если бы ты внимательно читал мой журнал, ты бы обязательно узнал, что ребенка с малолетства надо приучать к некипяченой воде и к тому, что мир вне стен его дома может быть грубым и невежливым. Это я о слове «спереть». И потом, – тут мама ласково погладила сына по голове, – пусть он побудет «царем горы».

Петька не все понимал в их разговорах, но все равно очень удивлялся в такие минуты маме – она за обычное слово «отстань» запросто могла влепить шлепок.

В жару мама на улицу не выходила. Она сидела в прохладных комнатах, готовила обед, иногда что-то рисовала, иногда что-то писала. Но чаще всего смотрела на экран своего ноутбука и вслух, обращаясь к папе, если он был рядом, ругалась:

– Нет, ты знаешь, надо все делать самой. Ничего нельзя поручить другим.

– Перестань, ты это говоришь для того, чтобы все здесь бросить и сорваться в Москву.

Петька не знал, что такое Москва и что в ней делают, но мамино настроение немного портилось, когда звучало это слово. Иногда папа начинал ему рассказывать о холодных снежинках, о том, что из них можно слепить что угодно и даже маму. Петька недоверчиво крутил головой, но вопросов не задавал.

– Обязательно, как только подрастешь, повезу тебя в Москву, на родину.

Папа так говорил, хотя Петька родился здесь, в маленькой больнице, названной в честь святого со смешным именем Бонифаций.

Всю дорогу до пирса Петька ехал на папиной шее. Он покачивался и что-то буркал губами. Папа терпеливо молчал, пока Петькина слюна не попала ему на ухо.