Кристина - Стивен Кинг

Однако он не сказал ничего, что могло бы начать все это, ито же самое сделала Ли. Между ними был Эрни. Если бы не весь ужас подобнойнелепости, он бы рассмеялся.

— Когда тебя выпишут? — спросила она.

— Врачи говорят, пробуду здесь до января, но я надую их. ВРождество хочу быть дома. Хватит и этих мучений в комнате пыток.

— В комнате пыток?

— В физической терапии. Моя спина уже в полном порядке.Остальные кости тоже заживают — зуд иногда просто ужасен. Но доктор Арроуэйговорит, что это хорошо. И тренер Пуффер так говорит.

— Он часто приходит? Тренер?

— Да, часто, — Дэннис помолчал. — Конечно, я уже не будуиграть в футбол. Какое-то время мне придется ходить на костылях, потом — еслиповезет — с тростью. Добрый доктор Арроуэй говорит, что в лучшем случае я будухромать года два. А может быть, всегда.

— Мне очень жаль, — негромко произнесла она. — Мне жаль, чтоэто произошло с таким чудесным парнем, как ты, Дэннис, но в тебе есть немногоэгоизма. Я просто подумала, случилась ли бы эта ужасная история с Эрни, если быон был рядом.

— Правильно, — трагически округлив глаза, сказал Дэннис. —Вини во всем меня. Однако она не улыбнулась.

— Знаешь, меня начал беспокоить его рассудок. Этоединственная вещь, о которой я не говорила ни с его, ни с моими родителями. Номне кажется, что его мать… Я не знаю, что он сказал ей в тот вечер, когдаувидел разбитую машину, но… Я думаю, что они по-настоящему сцепились друг сдругом.

Дэннис кивнул.

— Но это все… так безумно! Его родители предложили емувзамен Кристины хороший подержанный автомобиль, и он отказался. Когда мы ехалидомой, мистер Каннингейм сказал мне, что обещал Эрни даже купить новую машину…у него есть какие-то сбережения. Но Эрни ему ответил, что не может принятьтакой дорогой подарок. Тогда мистер Каннингейм… Дэннис, ты понимаешь, о чем яговорю?

— Да, — откликнулся Дэннис. — Ему не нужна просто любаямашина. Ему нужна именно эта машина, Кристина.

— Но, по-моему, он ведет себя как одержимый. Нашел себе однодело и зациклился на нем. Если это не одержимость, то что? Я боюсь, я иногдачувствую ненависть… но я не его боюсь. И ненавижу не его. Все дело в этойконсервной банке — нет, в этой чертовой машине. В этой суке, в Кристине.

Ее щеки раскраснелись, глаза сузились. Углы губ изогнулисьвниз. Ее лицо внезапно потеряло всю красоту, теперь оно не было дажепривлекательным, оно светилось безжалостностью, готовой превратиться во что-тостоль же уродливое, сколь неотразимое, неистовое.

— Я скажу тебе, чего я желаю, — произнесла Ли. — Я желаю,чтобы кто-нибудь по ошибке отвез эту драгоценную чертову Кристину на то место вФилли-Плэйнс, откуда они выбирают обломки автомобилей. — Ее глаза ядовитосверкнули. — И я желаю, чтобы на следующий день приехал кран с большим крюком иперенес бы ее под пресс. А потом — чтобы кто-нибудь нажал на кнопку и чтобы отнее остался только металлический куб три на три метра. Ведь тогда все будеткончено, да?

Дэннис не ответил, и через какое-то время лицо Ли принялосвое обычное выражение. У нее задрожали плечи.

— Наверное, я говорю ужасные вещи, да? Как если бы пожелала,чтобы те мерзавцы доделали свою работу до конца.

— Я понимаю твои чувства.

— Неужели? — усмехнулась она.

Дэннис вспомнил, каким было лицо Эрни, когда тот барабанилпо приборной доске его автомобиля. Вспомнил о маниакальных мыслях, которыепосещали его самого, когда он проходил мимо нее. Он подумал о тех видениях,которые представлялись ему, когда он сидел за ее рулем в гараже Лебэя.

Наконец он вспомнил о своем сне: о лучах автомобильных фар,пронизывавших его насквозь, и о визге резины, похожем на крик исступленнойженщины.

— Да, — сказал он. — Думаю, что понимаю. Они внимательнопосмотрели друг на друга.

Праздничный обед в больнице развозили с одиннадцати утра дочасу дня. В четверть первого Дэннис получил поднос со следующими блюдами: триаккуратных кусочка белой отварной индейки, политых аккуратной порциейкоричневого соуса, тарелка вареных картофелин, формой и размером напоминающихбейсбольные мячи, тарелочка тыквенного пюре ядовито-оранжевого цвета инебольшой пластиковый стаканчик клюквенного желе. В углу подноса лежала голубаякарточка.

Успевший познакомиться с больничными правилами — ониусваиваются быстрее, чем любой другой жизненный опыт, — Дэннис спросил умедсестры, какие обеды в День Благодарения предназначались желтым и краснымкарточкам. Оказалось, что желтые карточки получили по два куска индейки безсоуса, картофеля и пюре и молочное желе на десерт, а красные — одну порциюотварного мяса и картофель. Для многих большего и не требовалось.

Дэннису стало тоскливо. Слишком просто было представить, какчерез два-три часа его мама внесет в обеденную комнату большое дымящееся блюдос печеной индейкой, отец примется точить нож с деревянной рукояткой, а сестра,пунцовая от удовольствия, будет наливать родителям красное вино. Слишком простобыло вообразить приятный аромат, исходящий от праздничного обеда, и их смех,когда они усядутся за стол.

Все это можно было представить… и ошибиться.

У него был самый тоскливый День Благодарения в жизни. Онлежал в полудреме (в этот полдень отделение физической терапии не работало) ислушал, как в коридоре ходили медсестры, переговариваясь между собой.

Его мать, отец и сестра утром заглянули к нему на один час,и в первый раз за все время он почувствовал, что Элли желает побыстрее уйти.Они были приглашены на ленч к Каллисонсам, один из трех сыновей которых — ЛуиКаллисонс — был ей довольно симпатичен.

Он дремал почти два часа. В больнице было необычно тихо испокойно. В соседней комнате бормотал телевизор. Медсестра, пришедшая за егоподносом, улыбнулась и сказала, что он наверняка оценил сегодняшний «особый»обед, Дэннис не разубеждал ее. Все-таки у нее тоже был День Благодарения.

Потом он заснул более крепким сном, а когда проснулся, рядомс ним находился Эрни Каннингейм, сидевший в том же пластиковом кресле, вкотором день назад сидела его подруга.

Дэннис ничуть не удивился его появлению; он просто заключил,что увидел какой-то новый сон.

— Привет, Эрни, — сказал он. — Как дела?

— Дела в порядке, — ответил Эрни, — но, по-моему, ты ещеспишь. Я кое-что принес тебе. Может быть, это тебя разбудит.