Энгус. Первый воин - Орландо Паис Фильо

И вот в одно серое холодное утро, будто предвещая битву, раскаркались вороны, и в лагерь вернулся один из гонцов.

— Союз Эрина готов к бою! Они на равнине перед Дублином!

Эта новость заставили Брана действовать без промедления.

— На лодки! Как только они откроют ворота, думая, что мы — норманнское подкрепление, занимайте позиции, чтобы дать возможность союзным войскам как можно скорее войти в город!

Еще поднимаясь по реке, мы видели, как штурмуют Дублин объединенные силы четырех королей Эрина. Командовал ими, будучи великим властителем Уци Найола, сам король Эдх. Он и Конхобар из Конахта сосредоточили все силы на взятии ворот, выходивших на равнину с левого фланга. Айвар и Ситрик тоже вывели своих воинов на равнину, защищая правый фланг. Гнев и ярость обоих противников смешались в сече, и даже с реки нам были видны Айвар и Ситрик верхом, в окружении своих комитатусов, украшенных турецким оружием и чем-то напоминавших женщин. Я почувствовал себя волком, который видит добычу, стиснул зубы и зарычал. Это заметил Оуен.

— Ну-ка, успокойся, Энгус! Никто не выигрывает битвы одной яростью!

Мьюредах, король Ольстера, дрался с Айваром, когда к нам, ведомый нашим гонцом, подъехал Доннхад Мюнстерский.

Увидев флот из семнадцати драккаров, пришвартовавшихся в порту перед речными воротами, и разглядев, несомненно, норманнские изображения на щитах, охрана, не задумываясь, открыла нам ворота. Но мы не только не оказались подкреплением, которого они ждали, но и принесли им немедленную смерть. Я в стремлении к своей цели не останавливался ни перед чем. Оуен оказался прав: меня переполняла только ярость. Битва разворачивалась на равнине; по другую сторону укрепления ворота охранялись всего несколькими воинами. Благодаря нашему переодеванию мы благополучно миновали первую преграду, но потом стража догадалась, что мы штурмуем ворота, и попыталась остановить нас. Однако мы занимали более выгодное положение и к тому же значительно превосходили их в численности. Сломить сопротивление охраны оказалось нетрудно, хотя я увидел, как побежденные норманны предприняли последнюю атаку берсеркеров, в отчаянной слепой ярости бросившись на нас, — но все были положены нашими мечами. Доннхад подоспел, когда все уже было кончено, но прибыл он вовремя, ибо в тот же момент на другом конце города норманны узнали о нашем вторжении в форт. На нас ринулась конница, и если бы Доннхад опоздал или наш гонец с планом Брана не добрался бы до него, мы никогда больше не увидели бы солнца.

— Оуен, ворота наши! Собирай людей и отправляйся с Энгусом и Хагартом на помощь Мьюредаху против Айвара! — крикнул нам вождь.

Я глянул на Брана с благодарностью, но глаза мои сверкали еще и гневом, и местью… Или нет — моей целью. Мы быстро сплотились и по холму вдоль реки помчались на правый фланг, где уже давно шла битва Мьюредаха с Айваром.

То была кровавая сеча. Чтобы пробиться через ряды противника, воины Мьюредаха встали плотным прямоугольником, но викинги Айвара, ощетинившись копьями и щитами, представляли собой непроходимую преграду. В центре стояли сам Айвар с Ситриком, и их защищали комитатусы. К нашему появлению положение складывалось так, что пробиться через эту стену можно было только одновременной атакой отряда, выстроившегося клином. Впрочем, и такая атака была почти равносильна самоубийству. Когда Оуен сдернул свои норманнские одежды и обернул вокруг голых бедер килт, его сразу узнал Мьюредах, увидевший знакомые цвета.

— Король Мьюредах, прошу твоего разрешения пробить линию норманнов с моими людьми!

— Но это смерть, человек из Кимра!

— Не с моими молодцами! Я сам обучал каждого из них! Нам не страшна даже отборная гвардия Айвара!

— Что ж, если так, человек из Кимра… Ты получил мое разрешение, но не мое одобрение. Я никогда не приказываю людям идти на верную смерть.

— Благодарю тебя за разрешение, Мьюредах! — крикнул Оуен, и больше не медлил.

Он тут же приказал всем нам выстроиться в порядок, называемый «клином», — треугольник, в котором острый угол авангарда прорывался через ряды врага, а арьергард охранял захваченную территорию. Сам он, разумеется, встал во главе клина, а я — рядом с ним, также обнажив грудь, а на плечи накинув тот килт, что подарила мне в Кайр Лионе Гвинет. Он для меня — очень дорогая память, и невозможно было найти более подходящего времени для того, чтобы надеть его на глазах у всех, чем бой с норманнами Айвара. И этот килт на плечах в случае нашей победы будет лучшим подарком Гвинет! Я встал с левой руки Оуена, отступив лишь на шаг, а Хагарт встал справа. Выстроившись таким образом, мы сомкнутым строем ринулись в наступление. Действуя совершенно синхронно, мы мало-помалу прорвали первые линии противника. Клин наш состоял приблизительно из тридцати человек, и тридцать мечей вращались с бешеной скоростью, словно были одной страшной военной машиной. Как только кто-то из нас падал, на его место тут же вставал другой, не позволяя сбавить темп удара и не давая норманнам воспользоваться малейшей прорехой в наших рядах. Как только мы занимали какое-то пространство, работая с гармонией отлично сыгранного оркестра, на него тут же вступали воины Мьюредаха и защищали его до последнего дыхания. Наша тактика оказалась более выигрышной, чем норманнская. Они дрались не так организованно. Норманны, будучи отличными воинами, настолько ценили свои личные умения, что не хотели подчиняться никому, а без полного подчинения на войне невозможна никакая организованная атака или оборона. Однако, когда мы оказались в самой гуще противника и добрались наконец до комитатусов, положение наше весьма осложнилось. Комитатусы сражались верхами, пользовались турецким оружием, и, кроме того, у них были длинные турецкие пики. Ситрик набрал их из лучших, проверенных во множестве походов воинов, и в каждом был уверен, как в себе. Теперь сражение стало еще более ожесточенным. Оуен, Хагарт, я и еще семеро смельчаков прорвались сквозь главную линию обороны, но ряды за нами сомкнулись, преградив дорогу остальным бретонцам и Мьюредаху. Мы оказались в плотном вражеском кольце, и тогда нам пришлось выстроить железный непроницаемый круг из десяти свистящих мечей. Комитатусы давили все крепче, они окружили нас, пытаясь прорвать круг хотя бы в одном месте. Они напирали на нас лошадьми, но мы без устали вращали мечами, понемногу сшибая их с коней. По приказу Оуена мы сражались теперь по двое: первый с двумя мечами в руках отражал удары, а второй, пригнувшись рядом, в тот момент, когда оружие противника вылетало у него из рук от ударов скрещенных мечей товарища, вонзал свой меч во всадника и валил его с лошади. Через несколько минут мы смогли отвоевать себе достаточно лошадей, вскочили в седла и вырвались из стальных объятий элитной норманнской гвардии. Я вышел из окружения с мечом и своим обоюдоострым топором, который берег для самого Айвара. В тот же момент я увидел этого пса, спрыгнул с лошади и отчаянно крикнул:

— Айвар!

Мой крик прозвучал ревом зверя, перекрывавшим все звуки битвы, и конунг обернулся в мою сторону; увидел меня, окровавленного, среди трупов и на мгновение застыл в неподвижности… Его ледяные змеиные глаза глядели мне прямо в душу.