Наваждение - Джонатан Келлерман

— Дело того стоит.

Вернулась Елена, одергивая на ходу край своего свитера. Остановившись у моего столика, она показала на меня пальцем.

— Он одинаковый.

— Оставь джентльмена в покое, — попросил ее отец.

— Он одиноковый, папа.

— Уверен, он просто хочет побыть…

— Ты одиноковый. Ты можешь поесть с нами.

— Елена…

Девочка потянула меня за рукав.

— Поешь с нами!

Я улыбнулся:

— Если только твой папа не возражает.

Лицо Корвуца посуровело, но Елена захлопала в ладоши.

— Да!

— Елена, прекрати. Оставь джентльмена…

Я встал, взял свой бокал и воду и перенес на их столик.

— Да!

— Сэр, — сказал Корвуц, — в этом нет никакой необходимости.

— Я абсолютно ничего не имею против того, чтобы несколько минут…

— Да!

До этого момента занятая друг другом пара взглянула на нас. Женщина что-то прошептала своему спутнику, тот пожал плечами.

— В этом действительно нет необходимости, — повторил Корвуц.

— Нет, есть обходимость, папа!

Пара за соседним столиком притворно улыбалась.

— Елена…

— Есть обходимость!

— Шшш, шшш…

— Есть…

— Елена! Шшш! Что мы говорим по поводу «Ла Белла»?

Девочка надула губы, но Корвуц не отставал:

— В «Ла Белла» мы должны… скажи сама, милая.

Из правого глаза девочки выкатилась слеза, Корвуц стер ее и поцеловал дочь в щеку.

— Милая, в «Ла Белла» мы должны вести себя тихо.

— Милая, милая, — надулась Елена. — Это про маму.

— Ты тоже моя милая.

— Нет!

Корвуц покраснел.

— Сэр, простите, что мы вас побеспокоили, вы можете вернуться…

— Он одиноковый, — заспорила девочка. — Миссис Прайс говорит, что нужно быть ласковой с одиноковыми людями.

— Так это в школе, Елена.

— Миссис Прайс говорит, всегда быть ласковой.

— Я могу посидеть здесь, пока не принесли мой заказ, — предложил я.

— Елена, отстань от этого дяди! — Корвуц начал повышать голос. Личико Елены сморщилось. Отец что-то пробормотал, как мне показалось, по-русски, и потянулся к ней, но малышка с плачем соскочила со своего стула. Женщина за соседним столиком закатила глаза. — Елена…

Ребенок побежал к двери в конце зала.

— Я пошла, снова!

— Извините, сэр, — сказал Корвуц, — она излишне дружелюбна.

— Мне кажется, она очаровательна, — сказал я, стараясь, чтобы это не звучало покровительственно. Взгляд Корвуца дал понять, что мне этого не удалось. — Я работаю с детьми, — попытался завязать разговор я.

— И чем вы занимаетесь?

— Детской психологией.

— Прекрасно, — сказал он с абсолютным отсутствием всякого интереса. — Желаю приятно поужинать.

Я выудил из кармана свой совершенно новый жетон консультанта полицейского управления Лос-Анджелеса, который накануне срочно прислал мне на дом босс, и положил его на стол перед ним.

— Когда у вас будет время, мистер Корвуц.

У него отвисла челюсть. Серые глаза за стеклами очков едва не вылезли из орбит, а зрачки, несмотря на тусклое освещение, предельно сузились.

— Какого…

Я вернул жетон в карман.

— Нам нужно поговорить. Не о вас. О Дейле Брайте.

Корвуц начал было подниматься со стула, но передумал и снова сел, положив на стол руки, сжатые в кулаки.

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери…

— Я пролетел три тысячи миль, чтобы поговорить с вами. Дейл Брайт предположительно убил еще несколько человек. Крайне жестокие убийства.

— Я понятия не имею, о чем, черт возьми, вы говорите!

Я встал, загородив своего визави от любопытных глаз пары за соседним столиком и Гио и все так же продолжая улыбаться, чтобы создать видимость дружеского разговора.

— Дейл Брайт. Бывший председатель правления жильцов на Тридцать пятой улице.

Корвуц практически спрятал шею в плечи. Его пальцы коснулись ножа для масла.

— Вас никто не подозревает. Только Брайта. Мне нужны детали, чтобы постараться его найти.

В уголках рта мужчины собралась слюна.

— Я ничего не знаю.

— Всего лишь короткая беседа, когда вам будет удобно…

— Они снова меня мучают.

— Если вы окажете содействие и поможете нам найти Брайта, все кончится…

— Я ничего не знаю, — произнес он сквозь сжатые зубы.

— Хотя бы впечатления: Какой он, какие у него привычки?

— Сухие глазки! — объявил голос за нашими спинами.

Елена подошла ко мне, держа в руке смятую салфетку.

Роланд Корвуц торопливо произнес:

— Этому дяде нужно уходить.

— Нет, па…

— Да!

— Папа делать меня грустной!

Корвуц вскочил и схватил ее за руку.

— Жизнь — грустная штука. Даже ты можешь это понять! — И он потащил плачущего ребенка из ресторана.

Ошарашенный Гио смотрел, как за ними захлопнулась дверь. Тенор продолжал стенать.

Молодая женщина неодобрительно покачала головой:

— Привести ребенка в такое место!

Ее спутник пригладил прошитый вручную отворот пиджака.

— Особенно такого ребенка. Давай напишем жалобу?..

Элегантные люди прогуливали по Парк-авеню породистых собак.

Дом Роланда Корвуца высился на западной стороне улицы — десять этажей сурового серого камня, по одной квартире на каждом.

Сверкающие бронзовые стержни поддерживали безупречно чистый серый навес. Ковер из какого-то погодостойкого материала, который по виду вполне подходил для моей квартиры, вел к наглухо закрытой стеклянной двери в бронзовой раме. Из того же материала была сделана табличка, провозглашающая: «Без приглашения не входить». Кнопка звонка, кстати, тоже была бронзовой.

Одетый в серое швейцар, развалившись на резном стуле в вестибюле, смотрел, как я наблюдаю за ним. Усатый латиноамериканец, слишком молодой, чтобы быть тем копом в отставке, о котором упоминал Полито.

Я подошел, но этот тип даже не двинулся с места. Свет хрустальной люстры янтарем отражался от черно-белого, будто шахматная доска, пола вестибюля. Темные деревянные панели светились, как жидкий шоколад.