Капкан на наследника - Микки Спиллейн

— Как ты думаешь, сколько они заплатят за аренду зданий?

— Ну, на самом деле не так уж и много. Но дело как раз не в этом. Я вот о чем подумала, будут ведь и другие расходы, и многим людям в городе эти деньги гораздо нужнее, чем клану Барринов.

— А ты, оказывается, сентиментальная барышня. Любишь творить добро, — удивился я. — Мне казалось, что ты ненавидишь это место.

— Наверное, так оно и было. Но увидела пляж, и мой старый дом... вот ностальгия и разыгралась. Я неправильно поступила?

— И сколько, по-твоему, перепадет Линтону?

— Планируется, что бюджет составит не менее пяти миллионов. По крайней мере два из них пойдет напрямую нашему городку за жилье, аренду помещений, пропитание и всякое такое.

— Моим кузенам придется пойти на это, если они хотят сохранить свой имидж, — осклабился я.

— Думаешь, тут могут возникнуть какие-нибудь проблемы? — встревожилась она.

— Проблемы, но не трудности. И не с их стороны, котеночек. Если кто и будет вставлять палки в колеса, так точно не они.

— Кросс Макмиллан?

— Не станет этот урод просто так сотрудничать с Барринами, — сказал я.

Шарон налила еще кофе и улыбнулась:

— Но он станет сотрудничать с Уолтом.

— С чего ты это взяла?

— Потому что этот прекрасный холостяк имеет в своем распоряжении неплохой кусок акций предприятий Макмиллана, а за очаровательной улыбкой маленького мальчика спрятаны тигриные зубы. Нет, Кросс не посмеет выступить против Уолта, а тот в свою очередь не будет выступать против меня.

— Мило, — хмыкнул я.

— И против тебя тоже, Дог. Уолт считает тебя настоящей коброй.

— Да ты что?

— И я тоже так думаю. — Она отставила свой кофе, подошла ко мне и села рядом. — Ты змей, друг мой, хотя и не гремишь хвостом. Только вот я никак не решу, удав ты или гадюка. Интересно, дорого ли мне придется заплатить за выяснение.

— В скором времени ты выставишь свою девственность на аукцион, и я собираюсь выкупить лот, детка. — Я показал в оскале все свои зубы. — Что-то мне не по вкусу, когда верткая красавица блондинка играет со мной в свои странные игры, особенно если вокруг не наблюдается песка, на котором можно от души порезвиться.

— Болтай, болтай, Дог.

Я протянул ей свою чашку и встал:

— Черт бы тебя побрал, девочка, я же не железный. Хотел бы я знать, кто твой жених. Я бы хлопнул его по заднице и заставил жениться на тебе, только бы избавиться от этого хождения по кругу. Слышал-слышал, как ты отбрила того героя-любовника... как его там?

— Рауль?

— Точно. Так вот, передо мной можешь не распинаться. Наслушался уже. Ты горячая штучка, сладкая моя, и мне это нравится. Нельзя было этого допускать, но так уж случилось. Больше никаких купаний голышом, как у Хантера с Дубро, и никаких постелей в заброшенных домах. Я этого не перенесу.

— Дог, — прошептала она.

— Что?

— Ты любишь меня?

— Нет, откуда такие бредовые идеи?

— Выродок!

— Сам знаю.

— Я вовсе не о происхождении.

Я улыбнулся и натянул плащ.

— Любишь меня, детка?

— Конечно, — произнесла она как само собой разумеющееся.

— Кошмарная болезнь, которой я заражаю всех женщин на своем пути, — сказал я.

— Ты и в самом деле выродок, Дог, — улыбнулась Шарон, показав блестящие белые зубки.

— Кобра, помнишь, сама говорила?

Рядом с «Ормин-отелем» красовались руины многоквартирных домов, окна в них были побиты, рамы почернели, а тротуар завален рухнувшими кирпичами. Между этими развалинами и отелем каким-то чудом уцелел всего один лишь дом, на веранде которого притулилась одинокая скорченная фигура.

Никакого Маркхама в регистрационной книге не значилось, но портье припомнил парня с котлетой вместо лица и всего за пять баксов назвал номер его комнаты, а потом вернулся к ежедневному выпуску результатов бегов. Если он и удивился, так только пяти долларам. Это было на четыре бакса больше, чем обычная такса за подобного рода сведения.

Его номер располагался в западном крыле на третьем этаже, в самом конце длинного коридора, освещенного двумя голыми лампочками. Я держался поближе к стене и, стараясь не шуметь, подобрался к двери, постоял несколько секунд, прислушиваясь к тому, что происходит внутри, но ничего так и не разобрал. Только крысы скреблись за стеной. Я подождал еще минуту, взялся за ручку и стал медленно и осторожно поворачивать ее. Когда язычок замка полностью вышел из гнезда, я мягко подтолкнул дверь, ожидая, что цепочка придержит ее движение, но никакой преграды не оказалось, и я понял, что ждать больше нечего. Я от души приложился к двери ногой, она распахнулась, шмякнулась о какую-то преграду и остановилась.

Щелчок затвора моего сорок пятого оказался настолько громким, что только глухой смог бы не расслышать его.

Я выкрикнул: «Маркхам!» — и подождал. В тусклом свете коридора я видел только половину комнаты: туалетный столик, кресло, через спинку которого перевешивались небрежно брошенные штаны, да уголок кровати, скрывавшейся вне поля моего зрения. Я снова позвал: «Маркхам!», прыгнул внутрь, перевернулся на живот с пистолетом на изготовку, но ничего не произошло.

Но теперь я увидел Маркхама. Он лежал в кровати, одна рука вытянута вдоль тела, и света вполне хватило, чтобы разглядеть, что глаза его были открыты. Я нащупал выключатель лампы, стоявшей в изголовье, и нажал его.

Мой друг-супергерой отправился на обед с Богом. Кто-то уволил его с Земли, проделав дырку в черепушке прямо посередине лба, на полпути от линии волос к переносице. Без спешки, без суеты, без драки. На прикроватном столике стояла полупустая баночка с таблетками кодеина, так что мой знакомый купил себе билет на небеса в полном забытьи, в котором он, несомненно, нуждался из-за порванного в клочья лица: боль, должно быть, была просто нестерпимой.

Я внимательно оглядел дверь. Замок старый и незамысловатый, вскрыть такой отмычкой проще пареной репы. Цепочка тоже имелась, но кто бы ее ни устанавливал, он привинтил собачку слишком близко к углу двери, так что длины вполне хватало, чтобы просунуть руку и спокойно откинуть ее.

Маркхам слишком часто причинял боль другим, но сам при этом всегда оставался цел и невредим. Вот и забыл про осторожность, стал беспечно относиться к мелочам, которые могут оказаться роковыми и отправить человека на тот свет.

Я вернулся к трупу, потрогал ледяную кожу, поднял руку, ощутив, что она уже начала костенеть, вышел из номера, захлопнул дверь и направился вниз. Портье оторвался от результатов бегов и безразлично бросил: