Горькая радость - Колин Маккалоу

Томас Латимер вплотную занялся этой проблемой, проявив редкий талант в деле объединения конфессий. В марте 1930 года пастор сумел встретиться с высшим командованием Армии спасения и собрал отряд из священнослужителей разных религий для благородного дела помощи сиротскому приюту, одиноким матерям, нищим старикам и другим нуждающимся. У монсеньора О’Флаерти имелся викарий, отец Боган, обладавший гениальными организаторскими способностями, и с подачи пастора Латимера он стал координатором всей благотворительной деятельности, что позволяло избегать ненужного дублирования и соперничества конфессий.

Мод Латимер поставили в жесткие финансовые рамки, а все ее жалобы игнорировались.

— Перестань ворчать, Мод, — твердо заявил пастор. — Ты ни в чем не нуждаешься, а бедные сироты лишены всего. И Билли Марсик будет играть у нас на пианино, потому что у него большой талант.

— Большой талант, чтоб ему провалиться! — возмущалась Мод, когда на следующий день ее пришла навестить Тафтс. — Этот грязный свиненок написал в мою хрустальную вазу!

— Хорошо, что не на ковер, — скривив губы, парировала Тафтс. — Это говорит о том, что у него тяга к прекрасному.

— Ты ничуть не лучше своего отца!

— Перестань, мама! За все эти годы ты так и не сумела его понять. Папа наскребает деньги, чтобы купить сиротам зимние ботинки. Они же не могут зимой ходить босиком. Хватит ворчать, мама.

— Я никогда не ворчу, — поморщилась Мод.

И вдруг как-то странно захихикала.

— Вы видели мою малышку Китти? Какой изумительно красивый ребенок, правда?

Тафтс от неожиданности поперхнулась, но быстро взяла себя в руки, опасаясь, что мать заметит ее реакцию. К счастью, Мод ничего не заметила. Что она такое несет?

Уходя, Тафтс столкнулась с отцом, выходящим из гаража.

Когда взаимные приветствия закончились, она спросила:

— Папа, у мамы все в порядке с головой? Я и раньше кое-что замечала, но сегодня…

Длинное красивое лицо пастора, такое же, как у Эдды, вдруг застыло, в глазах мелькнуло беспокойство.

— Твоя мама в полном порядке, дорогая.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Она говорила о Китти? Я так и думал. Замужество дочери выбило ее из колеи.

— Но она же всегда мечтала о богатом муже для Китти!

— Наши мечты эфемерны, Тафтс. Жизнь вносит в них свои поправки.

— Но, папа, при любом раскладе Китти не живет дома уже с апреля 1929 года. — Тафтс положила руку отцу на плечо. — Мама слегка повредилась в уме, и ты об этом прекрасно знаешь.

У австралийских журналистов был только один способ оценить размеры безработицы, поскольку в правительстве считали, что это слишком незначительное явление, чтобы собирать по нему статистические данные. Но существовала группа людей, которая вела подобный учет — это были профсоюзы, для которых такие цифры были весьма значимы. Поначалу каждый отдельный профсоюз не слишком интересовался ситуацией у соседей, но, объединившись в федерацию, они быстро поняли, насколько важно иметь полную картину. Центральный совет регулярно сообщал тревожные показатели в процентном выражении, и на этой шаткой основе делались выводы о количестве безработных в Австралии.

Считалось, что в профсоюзах состоит лишь половина работающих, остальные не видели в этом необходимости, не хотели платить профсоюзные взносы или не находили для своей профессии подходящего профсоюза. Поэтому газеты и журналы, не имея другого выбора, прибегали к приближенному подсчету: безработица среди членов профсоюзов попросту умножалась на два.

К концу 1929 года из каждой сотни работающих по крайней мере пятнадцать потеряли работу.

Безработица сопровождалась страшными лишениями, поскольку людей повсеместно выкидывали из их домов. На окраинах больших городов появилось множество лачуг, в которых ютились жены и дети безработных. А сами они, завернув в одеяла свой нехитрый скарб, отправлялись за тысячи миль от дома в поисках того, что Австралия не могла им дать, — работы.

Правительство и финансисты единодушно считали, что преодолеть эти невзгоды можно только одним путем — введя режим строгой экономии. Это означало, что государственные, а вслед за ними и частные компании будут максимально урезать любые расходы: никакого нового строительства и рабочих мест, резкое сокращение занятости и снижение зарплат. Правда, раздавались отдельные голоса, утверждавшие, что для того, чтобы выйти из Великой депрессии, правительство должно тратить деньги на новые инфраструктуры, но в 1930 году их никто не слышал.

Занятость, а не урезание расходов — вот ключ к выходу из кризиса. Так считал заклейменный ренегатом член Лейбористской партии Нового Южного Уэльса Джек Ланг, который также утверждал, что выплатить иностранные долги Австралия сможет лишь в том случае, если ее жителям будет на что жить. Но никто в обществе не понимал, что все предыдущее развитие происходило за счет иностранных займов, которые вдруг нечем стало отдавать. В результате правительство в качестве недвижимого имущества заложило собственный народ.

Рядовые домохозяйки вроде Грейс Ольсен не располагали достаточной информацией, чтобы делать выводы относительно финансовых неурядиц, а она была практически отрезана от мира. Проживая на Трелони-уэй в прекрасно обставленном доме, она постепенно приобретала положение в обществе благодаря сочетанию качеств, не характерных для здешних жителей. Грейс знала, как заботиться о женском и детском здоровье, умела заполнять анкеты и писать письма, требовательные, нежные или любые другие, имела представление о муниципальных учреждениях и службах и при этом не задирала нос.

К концу 1929 года Бер существенно ограничил расходы жены: с несчастным видом он объявил ей, что надо как-то компенсировать расходы на мебель, а значит, на хозяйство теперь будет выделяться меньше денег. Никакой новой одежды, штор и дорогого мяса, а Джон вполне может донашивать вещи Брайана. Потрясенная Грейс тем не менее кротко согласилась.

У Бера так и не хватило духа сообщить, что его доходы резко упали: люди перестали покупать товары у «Перкинса», за исключением тех, без которых они не могли обойтись — мазей, притираний и мозольных жидкостей.

Половину коммивояжеров уволили, и Беру приходилось вдвое больше ездить. Его путевые расходы были урезаны до уровня элементарного выживания, и он постоянно спал в машине, только раз в неделю ночуя в отеле, чтобы помыться и постирать.

В его глазах появилось затравленное выражение, он выглядел измученным, а его обычная веселость исчезла без следа. И это удерживало Грейс от протестов. Для Бера наступили тяжелые времена, но Грейс еще не понимала, насколько это серьезно.

Поэтому она обратилась к Джеку Терлоу, постоянному, как восход солнца:

— Ты не знаешь, что случилось с Бером?

Долгое общение с Грейс приучило его держать свои эмоции при себе, не показывая виду, что он чем-то озабочен.