Десять тысяч дверей - Аликс Е. Харроу

Джейн со скрипом подтащила еще один стул, села рядом со мной и принялась оттирать свои влажные руки юбкой, оставляя на ткани бледно-розовые пятна.

– Когда твой отец нанял меня защищать тебя, – тихо начала она, – он сказал, что кто-то идет за ним по пятам и, возможно, однажды его настигнут. А потом придут за его дочерью, которую он спрятал в безопасном месте. – Джейн помедлила, переводя взгляд на меня. – Я, кстати, возразила, что дочерям не нравится прятаться в безопасных местах, они бы предпочли быть с родителями. Он не ответил.

Я сглотнула, сдерживая своего внутреннего ребенка, который хотел топнуть ногой и воскликнуть: «Как же так?» – или с рыданиями броситься на шею Джейн. В любом случае было уже поздно.

Вместо этого я спросила:

– Но чем вообще занимался мой отец? И если за ним и впрямь шли по пятам неведомые злодеи – наверное, закатывать глаза здесь неуместно, ведь ты только что застрелила настоящего вампира, – то кто они такие?

Джейн ответила не сразу. Она наклонилась и подняла папину книгу, лежавшую на полу возле кровати.

– Не знаю, Январри. Но, полагаю, они действительно настигли твоего отца и теперь начали охоту на тебя. Думаю, тебе лучше дочитать книгу.

Как удобно: в эту тяжелую минуту от меня требовалось именно то, что я умела лучше всего: спрятаться от мира в страницах книги.

Я взяла «Десять тысяч дверей», уселась поудобнее, подогнув под себя ноги, и открыла последнюю главу.

Йуль Ян долго плавал в мутной темноте, оторванный от своей физической оболочки. Ему казалось, что это к лучшему, поэтому решил как можно дольше не всплывать на поверхность.

Это было непросто. Темноту порой нарушали странные голоса и свет фонарей, его собственное тело, так некстати требующее удовлетворения потребностей, сны, которые заставляли его просыпаться в незнакомой комнате, тяжело дыша. Пару раз он слышал пронзительный и знакомый детский крик, и в груди начинало колоть, словно под ребрами терлись друг о друга осколки глиняного горшка. Потом он снова проваливался в забвение.

Но постепенно, неохотно, шаг за шагом Йуль начал поправляться. Теперь он мог несколько часов подряд пролежать в сознании, но молча и неподвижно, как будто действительность была тигрицей, которая может не заметить его, если не шевелиться и не шуметь. Но нельзя было спрятаться от бесцеремонного, неприветливого человека с черной кожаной сумкой, приходившего померить ему температуру и сменить повязку на голове. Впрочем, Йуль мог хотя бы игнорировать его вопросы и покрепче сжимать челюсти, когда перед ним ставили миску с горячим бульоном. Точно так же он игнорировал невысокую полную женщину, которая иногда врывалась в его комнату, причитая что-то про его дочь – правда ли он отец девочки? Зачем он полез с ней в гору? Где ее мать? Не желая слушать, он вжимался затылком в матрас, чтобы боль и темнота снова поглотили его – не самое совершенное средство, но вполне эффективное.

(Меня до сих пор мучит воспоминание о собственной трусости, особенно когда я думаю, что сказала бы твоя мать, если бы увидела меня в тот момент. Я испытывал горькое удовлетворение при мысли, что ее больше нет и, следовательно, я уже не могу ее разочаровать.)

Спустя несколько дней или, может, недель, Йуль очнулся и увидел незнакомца, сидящего у его кровати. Этот человек, одетый в черный костюм, явно был богат. Его черты немного расплывались перед глазами.

– Доброе утр, сэр, – доброжелательно поздоровался он. – Чай? Кофе? Может, хотите глоток весьма крепкого бурбона, который так любят эти горные дикари?

Йуль закрыл глаза.

– Нет? Мудро, друг мой. По-моему, это пойло попахивает крысиным ядом. – Что-то звякнуло, а потом раздался плеск – это незнакомец налил себе немного упомянутого пойла. – Хозяин заведения говорит, вы не в себе после случившегося и двух слов не сказали с тех пор, как вас принесли сюда. А еще он недоволен, что из-за вас провоняла его лучшая комната, хотя слово «лучшая», на мой взгляд, здесь едва ли уместно.

Йуль не ответил.

– Он покопался в ваших вещах, разумеется, – по крайней мере, в том, что удалось найти на месте вашего странного кораблекрушения на вершине горы. Канаты, холстина, соленая рыба, весьма необычная одежда. И целые пачки страниц, исписанных непонятными закорючками – или шифром. Город разделился пополам: одни думают, что вы шпион, который отправляет рапорты французам, – вот только где они видели цветного шпиона? – другие считают, будто вы были сумасшедшим и до того, как получили травму головы. Я лично подозреваю, что и те, и другие ошибаются.

Йуль начал вжиматься затылком в набитый соломой матрас, и под веками заискрили крошечные звезды.

– Ну хватит, юноша. – Голос незнакомца изменился, сбросив с себя ласковую окраску, словно шерстяное пальто. – Вы не задумывались, почему спите в хорошей теплой комнате, пользуясь сомнительным искусством здешнего доктора, вместо того, чтобы медленно умирать на улице? Думаете, это местные жители такие добрые? – Он издал короткий презрительный смешок. – Никто не проявляет доброту к татуированным неграм – или кто вы там – без гроша в кармане. Боюсь, все дело в моей личной доброй воле и деньгах. Поэтому мне кажется, – Йуль почувствовал, как его бесцеремонно схватили за подбородок, заставляя повернуть лицо, – что вы обязаны выслушать меня крайне внимательно.

Но Йуль уже давно находился за рамками социальных условностей и проявлений благодарности, потому подумал лишь о том, что без вмешательства этого человека его путь к совершенной темноте смерти был бы намного быстрее. Он продолжил лежать с закрытыми глазами.

Незнакомец помолчал.

– Я также еженедельно оплачиваю услуги некой миссис Катли. Если я перестану это делать, ваша дочь на ближайшем поезде отправится в Денвер и попадет в сиротский приют, где либо вырастет вшивой и грубой, либо умрет в раннем возрасте от чахотки и одиночества, и никому на свете не будет до нее дела.

В груди снова закололо, а в голове пронесся беззвучный крик, похожий на голос Аделаиды. «Только через мой труп», – говорила она.

Йуль открыл веки. Тусклый свет заходящего солнца больно ударил в глаза, вонзаясь в мозг тысячей игл, так что он поневоле заморгал, тяжело дыша. Постепенно комната обрела четкость – маленькая, убогая, с мебелью из грубо обработанной сосны. Постель превратилась в скомканные грязные простыни. Его собственные ноги и руки, торчащие из-под покрывала под странными углами, как обломки, оставленные наводнением, выглядели исхудавшими.

Незнакомец смотрел на него бледными, как рассвет, глазами, держа в руках бокал из нефритового стекла. Йуль облизнул пересохшие губы.

– Почему? – спросил он. Его голос звучал ниже и грубее, чем раньше, как будто вместо легких у него теперь были заржавевшие кузнечные мехи.