Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

верхней части рюкзака. Я сняла его, сунула в карман и немного растянула веревочки на рюкзаке, чтобы у Горд была дырка для воздуха. Я перевесила рюкзак на грудь. Горд оказалась тяжелее, чем я думала. Вау! Респект маме за то, что все это время она таскала ее на себе. Теперь я понимаю, почему она все время была такой вымотанной. Я взяла с полки большую простыню и накинула ее на рюкзак. Повязала ее вокруг шеи. Она свесилась до пола. Я стала похожа на папу римского. Я услышала писк и немного покачала рюкзак под простыней. Мы с Горд отправились в реанимацию. Свет во всех коридорах был тусклым. Вокруг почти никого не было – только уборщики и усталые люди, которые чего-то или кого-то ждали. Мы с Горд ждали, пока кто-нибудь с пропуском пройдет в двери отделения интенсивной терапии. Я встала на большом расстоянии позади этого человека и сделала вид, что читаю висящий на стене плакат про диарею и рвоту. Но этот человек так и не зашел внутрь! Он стоял и разговаривал с кем-то. Горд снова пискнула. Я побежала в другую маленькую комнату для людей, потерявших близких, и сорвала с себя простыню. Я засунула палец в рюкзак и нащупала рот Горд. Я оставила руку там. Мне показалось, что Горд сейчас высосет мой палец и подавится им. Я представила, как мама кричит на меня за то, что я убила Горд пальцем, и даже не переживает о том, что в результате этот палец я потеряла. Мне не удалось снова накрыть нас простыней. Я выбежала обратно и, хочешь верь, хочешь нет, как раз вовремя, чтобы проскользнуть через открытую дверь отделения интенсивной терапии.

Мы подбежали к бабуле. На этот раз рядом с ней не было медсестер. Они сидели на своем посту и что-то записывали. Они нас не видели. Бабулины глаза были закрыты. Трубка исчезла. Я вытащила Горд из рюкзака.

– Бабуля! – сказала я. Я осторожно положила Горд бабуле на грудь. – Бабуля! Это Горд!

Бабуля открыла глаза.

– Горд! – сказала она глазами. – Ты, должно быть, шутишь! Какое зрелище для изможденных очей! Добро пожаловать в страну живых!

Она медленно положила руку на пушистую спинку Горд. Горд свернулась под ней. Бабуля попыталась схватить меня, и на этот раз я позволила ей это сделать.

– Бабуля! – сказала я. – Просыпайся уже, блин! Горд же здесь!

Я кричала ей прямо в ухо. Горд проснулась и начала пищать. Это звучало так: «Что, черт возьми, происходит, чуваки?» Ее голова повернулась. Бабуля улыбнулась. Я не могла вырваться из ее хватки. Она пыталась наклонить голову, чтобы рассмотреть Горд поближе. Она пыталась что-то сказать. Ничего не вышло. Я поднесла Горд прямо к бабулиному лицу.

– Бабуля! – сказала я. – У меня сестра! У меня сестра!

Затем возле поста медсестер произошел взрыв. Это была мама. Каким-то образом она прорвалась через дверь отделения интенсивной терапии – вероятно, перерезав кому-нибудь горло – и орала на медсестер, чтобы они сказали ей, где ее чертова семья. Режим выжженной земли, чуваки. Спустила всех собак. После того как я увидела, как она рычит и ползает по полу, светя своим очком на весь гребаный свет и запихивая буфера людям в рот, как будто завтра никогда не наступит, она меня уже никак не сможет опозорить. Я помахала маме как бы небрежно, мол, хай, привет, мы тут у бассейна, шоколадный коктейль попиваем. Я пыталась ее успокоить. Я пыталась что-то сказать, но бабуля душила меня своей сломанной рукой. Я взяла Горд и подняла ее в воздух, чтобы показать маме.

– Сюда! – пискнула я. Я пыталась изобразить, что это сказала малышка, чтобы мама рассмеялась. – Сюда! Сюда!

– Какого хрена! – сказала мама, увидев, как я размахиваю сестренкой. – Она тебе не кукла, Суив!

Я зря думала, что мама будет в хорошем настроении после того, как найдет свою проклятую новорожденную! Она подошла к нам, вся скрюченная и в ярости. Она держалась за живот. На передней части ее больничного халата было два гигантских мокрых пятна. Они росли прямо на глазах! Бабуля издала какой-то звук. Она смеялась? Мама взяла Горд и стала раскачиваться. Она успокоилась. Она подошла поближе к бабуле. Моя джинсовая куртка упала с Горд, и она осталась голой. У мамы даже не хватило элементарной порядочности надеть на нее подгузник. На Горд была какая-то трубочка, торчащая из того места, где должен быть пупок. Бабуля даже не заметила этого. Ее глаза были закрыты.

– Мама! – сказала я. Я указала на живот Горд.

– О, это отпадет, не волнуйся, – сказала мама. Я взяла джинсовую куртку и снова обернула ее вокруг Горд. У нее отваливаются части тела. Оказывается, у людей возникают проблемы с самого начала. Лицо Горд было красным и в пятнах, как будто она орала «на помощь!» внутри мамы последние девять месяцев. Волосы были все в слизи, но классно торчали в разные стороны. Мне они нравились. Я бы никогда не расчесывала ее колтуны. Я бы помогла ей сбежать от мамы, если мама попытается их расчесать. Мы все втиснулись рядом с бабулей на ее узкой кровати. Мама держалась за всех нас. Горд была прижата к маминой руке, а я была прижата к бабулиной руке, только она этого не знала.

– Мама, – сказала мама. Она шептала бабуле на ухо. – Мы собираемся назвать Горд в твою честь.

– Ты собираешься назвать ее Бабулей? – сказала я шепотом. Я думала, что Горда будут звать Горд. Тут подбежали какие-то медсестры.

– Просто оставьте нас в покое! – закричала бабуля в моей голове. Молодая медсестра показала нам маленькую записку, которую бабуля написала, когда еще была подсоединена к шлангу. Она отдала ее маме. Мама прочла ее мне и Горд. «Друзья мои, я хочу обсудить свою капитуляцию!»

– Что это значит?! – сказала я.

Горд лежала рядом с нами, издавая тихие звуки и возясь. Я позволила ей повиснуть на моем пальце. Медсестра сказала, что бабуля попросила их вынуть шланг.

– Чтобы она могла говорить? – спросила я.

– Чтобы она могла умереть, – сказала мама. Мама плакала, но улыбалась, но плакала, потому что мама – это мама. Все на максимум! Я положила руку бабуле на живот. Может, сейчас она рассмеется. «Затрясись», – сказала я про себя. «Пожалуйста, затрясись». Мама сказала бабуле, что у нас все будет хорошо. Я ждала. Мама сказала бабуле, что она может идти. «Давай же, затрясись!» Мама сказала бабуле, что мы очень любим ее, что Момо, и дедушка, и Ирэн, и ее мама, и папа,