Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Границы префектур совпадали с границами крупных княжеств, мелкие были объединены. В результате получилось 72 префектуры, три города, приравненных к префектурам (Токио, Киото, Осака), и один округ – Хоккайдо. Выделение Хоккайдо в особую административную единицу вызывалось необходимостью его колонизации – остров представлял собой дикий и малонаселенный край. Чтобы избежать ненужных ассоциаций, за редкими исключениями названия префектур не повторяли названий княжеств. В основном их называли по крупным уездам, располагавшимся на их территории. На должности губернаторов местные уроженцы назначались редко. В дальнейшем количество префектур менялось, в 1888 году их стало столько же, сколько и в настоящее время – 47.

Теперь государство получило полное право на распоряжение землей и княжескими предприятиями: рудниками, заводами, верфями. Правительство приняло на себя часть долговых обязательств княжеств, но зато отныне налоги стали поступать не в пользу князей, а в пользу императора. Правительство получило материальную и финансовую основу, без которой единая страна попросту не могла бы существовать. До этого времени три четверти государственного бюджета обеспечивали поступления с национализированных земель, которые раньше принадлежали сёгунату, а теперь в казну полились средства со всей страны. Прежним князьям вменялось в обязанность жить в столице. В этом отношении новое правительство позаимствовало опыт режима Токугава, державшего князей и их семьи в Эдо в качестве заложников.

Вместе с упразднением княжеств сразу два миллиона самураев и членов их семей стали «безработными» и лишились своих рисовых пайков. Нужно было каким-то образом интегрировать их в новые общественные и имущественные отношения. Задача оказалась непростой. Поскольку веками самураям запрещались любые занятия, кроме военного дела, многие из них оказались не готовы к тому, чтобы кормиться самим. Государство поступило с бывшими князьями и самураями вполне гуманно: оно сохранило им значительную часть их прежних доходов или же рисового пайка, но перевело его в денежное исчисление. При этом можно было получать пенсию ежегодно, а можно было получить выплату сразу за несколько лет, но отказаться при этом от пожизненной пенсии. Правительственные траты на выплату пенсий были огромными, в значительной степени они обеспечивались займами, сделанными в Англии.

Несмотря на определенное сопротивление и недовольство этими историческими реформами, упразднившими феодальную систему хозяйствования и управления, преобразования прошли на удивление спокойно. В отличие от «классических» европейских революций – французской и российской – социальная реконструкция в Японии была произведена не за счет массового истребления правящего слоя, а за счет перераспределения сил внутри элиты.

Прежняя система политической организации привела к тому, что княжества оказались малоспособны к горизонтальной солидарности. Многие князья, безусловно, больше думали о судьбе страны, чем о собственной выгоде. Кроме даймё юго-западных княжеств многие другие князья обращались к императору с петициями, прося зачислить своих вассалов в общенациональную армию. Им было ясно, что раздробленная на уделы страна не в состоянии противостоять Западу. Кроме того, главным в их мировоззрении была верность своему господину. А своим господином они стали считать Мэйдзи. Поэтому любой его указ воспринимался как обязательный к исполнению. У. Гриффис, находившийся на службе у князя Этидзэн, свидетельствует: 1 октября князь собрал «многие сотни своих потомственных вассалов, велел им сменить верность хозяину на патриотизм и в благородном обращении попросил их следовать национальным, а не местным интересам. На следующее утро все, как мне показалось, население города численностью в 40 000 человек высыпало на улицы, чтобы бросить последний взгляд на господина Этидзэн, который покинул свой родовой замок и отправился в Токио, где ему предстояла жизнь частного джентльмена без всякого политического влияния»[80].

Относительно отсутствия политического влияния Гриффис, конечно, несколько преувеличивал: многие даймё продолжали пользоваться значительным авторитетом. Однако нарисованная им картина бесконфликтного отказа от прежних привилегий действительно поражает. Кое-где крестьяне выступили против потери ими своего сюзерена, но ни на какой активный протест они оказались неспособны. Их петиции говорят не столько о любви к князю, сколько о подозрительности по отношению к новому правительству. Они боялись, что теперь воры и грабители получат свободу действий, что у них конфискуют их молодых дочерей, что иностранцы будут заправлять правительством и пить кровь японских женщин[81].

Иными словами: беспокойство крестьян в значительной степени питалось слухами и не имело под собой реальных оснований. А поскольку политика правительства была в целом разумной, то развеять слухи и выбить почву из-под крестьянских выступлений оказалось делом посильным.

Хотя политика правительства была в целом разумной, все равно многие его действия вызывали беспокойство. Курс на репрессии по отношению к буддизму вызывал ощутимое недовольство. Простые люди трактовали его как курс на христианизацию. В марте крестьянские волнения разразились в Микава. Крестьяне посчитали, что в правительственных учреждениях «засел Христос». Завидев чиновника, они кричали: «А вот и Христос пожаловал!» – и убивали его[82].

Недовольство вызывали и меры, направленные на приведение всего населения к общему знаменателю. Теперь настала очередь париев – «эта», или «сэммин» («подлый люд»). Они жили деревнями, напоминающими резервации. Начиная с августа этого года они тоже стали «простым людом» («хэймин»). Многим это не нравилось. Привычка считать, что есть люди, которые по определению «ниже» тебя, въелась в кожу и в сердце. Однако правительство понимало: только в том случае, если население придет в состоянии гомогенности, из него можно будет слепить «нацию».

Революция и гражданская война принесли крестьянам не только немало беспокойств и бед, но и освобождение от многих прежних ограничений. Им разрешили торговать рисом и сажать на свои поля то, что они сами посчитают нужным. Теперь любой простолюдин имел фамилию (раньше – только имя), мог носить любую понравившуюся ему одежду и причесываться в соответствии со своими вкусами. Самураям тоже позволили самим определять свой облик и заниматься торговлей, сельским хозяйством и ремеслом. Браки между простолюдинами и военными также были разрешены.

Японские крестьяне

В сентябре Мэйдзи издал указ, в котором говорилось: традиционные придворные одежды, основой для которых послужили одеяния танского Китая, «производят впечатление слабости». Император Мэйдзи напоминал своим придворным, что в глубокой древности император был верховным главнокомандующим, а потому в нынешние времена и ему самому следует выглядеть по-другому. Он предупреждал: скоро вы увидите меня изменившимся. Одновременно он призывал своих подданных одеваться на заграничный манер.