Герцог с татуировкой дракона - Керриган Берн

После столь долгих лет разлуки Лорелея нетерпеливо вскрикнула, сгибая дрожащие колени и извиваясь нетерпеливыми бедрами.

Господи, в какую дикарку она вдруг превратилась… Но ничего не могла с этим поделать.

Двадцать лет ждала не только она, но и находившийся с ней в комнате Эш, и она была рада и готова наверстать упущенное.

Из его горла вырвался благодарный стон, и он дал ей то, что она хотела. Горячим ртом он взял ее холодный сосок, а рука скользнула к мягкому гнездышку у нее между ног.

Она не знала, на каком невероятном ощущении сосредоточиться. На танце его языка или поглаживаниях его руки. Его пальцы были прохладны на ее горячей интимной плоти.

Они оба задохнулись, когда она оросила влагой его ищущую руку. На миг она всему этому уступила. И сладости, и стыду.

На мгновение ее отвлек жар его дыхания у нее на груди, пока его умелые осторожные пальцы не принялись погружаться и баловаться испущенным ее телом скользким желанием, сводя его в крошечное местечко, опухшее и вожделевшее его.

Она решилась поднять глаза, оценивая выражение его лица. И увидела на нем лишь похоть. Взгляд у него был отчаянный.

Но его руки, его невыносимо бестрепетные руки не соответствовали тому, что она читала на его лице. Они совершали хитрые и круговые движения вокруг того места, где ее ощущения достигли кульминации, неторопливые, даже когда она под ним корчилась, вцепляясь в него. Задыхаясь в безмолвной мольбе о том, чего не понимала. Не могла выразить.

Она просто знала. Знала, что он берет ее тело в трудное мучительное путешествие с уничтожающим концом.

Казалось, он получал удовольствие от ее возбуждения. Смаковал его. Потому, больше не в силах вытерпеть, Лорелея вновь откинула голову на матрас и зажмурилась. Сдаваясь на миг.

Ему.

В нее вошел палец, и она дернулась, однако Грач успокаивал ее нежным, изучающим поцелуем. Его ласки стали греховны, а затем мучительны. Ускоряясь в темпе и ритме, пока она не забилась в судорожных, напряженных толчках. Ей казалось, что вертясь на его пальцах, она скакала на лошади, ее бедра двигались в такт с животным, гоня его вперед.

Он всунул в нее еще один палец, и под его давлением она всхлипнула. От удовольствия. Это грозило ее уничтожить, и ей ничего не оставалось, как приготовиться к натиску.

Что она и сделала. Приближаясь к кульминации, Лорелея изо всех сил вцепилась в него. Он удержал ее. Успокоил. Воодушевил. Все время, пока он продолжал ей помогать, его пальцы легко скользили в ее влажности. Втягиваемые все глубже хватающими пульсирующими мышцами.

Он не отпускал ее, даже когда медленно возвращал к реальности. Прижимал свои губы к ее губам. Лорелея дергалась и вздрагивала еще долго после того, как его руки оторвались от ее набухшей плоти, оставив ее не только опустошенной, но странно неудовлетворенной.

Она посмотрела на него с ошеломленным восхищением. На его усыпанный каплями пота лоб. На его нескрываемую нежность. Но если прежде его руки, касаясь ее, были непоколебимы, теперь они дрожали.

За его нежностью крылось темное намерение. Слишком долго не признававшийся голод.

Он достиг венца своего легендарного самообладания.

И теперь он хотел взять ее.

Грач хотел подождать. Растянуть это подольше. Вырвать из ее тела все до последнего мгновения удовольствия, какие только мог.

Для этого он и вернулся. Или нет? Брать ее. Получить то, в чем ему было отказано все эти годы.

И он собирался это сделать. Боже, помоги ему. Потому что он был человеком, переставшим, как раньше, отрицать себя.

За исключением… Он разное и всякое в своей жизни забыл, но у него никогда не было ничего важнее того, что сотворила с ним ее нежность.

Вот почему он вернулся. Теперь он понял. Признался в этом себе.

Это было не бушующее адское желание. Это была маленькая ладонь, деликатно изучающая поверхность его груди. Ее мягкость под ним. Сладкий женский аромат. Удовлетворение, из-под тяжелых век блистающее в ее сапфировом взоре. Доверчивая ленивая полуулыбка, которую она ему дарила.

Отпущение грехов, так легко ею предложенное.

Грач знал, что потеряется в ее теле, но никогда не ожидал, что его так увлечет ее удовольствие. Боги, это было изумительно.

На миг он застыл над ней. Парализованный возбуждением – оно билось в нем со всем неистовством безумия, напрягая мышцы.

Он мог сделать это сейчас. Окунуться в нее, лишить ее девственности одним быстрым толчком. Тогда она будет принадлежать ему. Он мог загнать в нее всю свою боль, свое прошлое и свою страсть.

Но… некая поразительная часть него отказывалась двигаться. Вместо этого он решил насладиться ее сводящей с ума неуверенной попыткой исследовать его. Ее ладони гладили его руки, скользя по набухшим венам, проступающим под кожей над напряженными мышцами. Изящные пальчики щекотали его ребра, и ему потребовалась вся его с трудом приобретенная выдержка, чтобы не вздрогнуть или не дернуться.

Или не улыбнуться.

Ее ладони замерли на его бедрах, и у них обоих перехватило дыхание. В ее глазах блеснула нерешительность, борющаяся с любопытством.

Ему следовало ее остановить. Если она сейчас до него дотронется, он потеряет власть над собой. Так или иначе, и ни один из вариантов не желателен.

Первобытный страх сменил прилив удовлетворения, когда она шире раздвинула перед ним бедра, создавая эту бесконечно сладкую колыбель для его чресл.

Им не пришлось прибегать к помощи рук, чтобы ввести его. Их тела сами нашли абсолютно правильное положение. Его естество скользнуло на место, раздвинув мягкие складки ее лона. Он наклонился к ней, обнял ее своей силой, в надежде одолжить ее ей. Прося прощение за причиняемую ей боль. Жалея, что не может убрать ее поцелуем. Или принять на себя.

Он обхватил ладонями ее лицо, целуя его, и несказанно медленно толкнул в ее мягко противящуюся плоть.

Она ахнула, и он замер. У обоих в поцелуе перехватило дыхание.

– Еще.

Это единственное слово, которое она произнесла с самого начала. И будет единственным сказанным ей словом, пока они не закончат.

Он входил в нее дюйм за дюймом. Ее горячая влажная плоть сжималась вокруг него, втягивая его внутрь, приглашая насладиться ею. Это было даже выше того блаженства, которое Грач всю жизнь воображал.

В каком-то смысле он был рад, что не знал, что это будет так хорошо. Так сладко. Что ощущения окажутся такими сильными.

Потому что, возможно, он не дождался бы этого момента. Этого идеального момента.

Момента, когда Лорелея Везерсток стала его.

Впервые в жизни он почувствовал и свободу, и силу.

Потом она двигалась вместе с ним, маленькими робкими толчками вверх. Содрогания и дрожь ее гибкого тела заставили его потерять контроль, когда она реагировала на каждое ощущение и каждое его движение разнузданным, почти эйфорическим изумлением.