Когда людоед очнется - Доминик Сильвен

— Вы только что разговаривали с блондинкой, я приняла ее за Джулию Кларк.

— Прекратите бредить. Кларк умерла пятнадцать лет назад. И вам это прекрасно известно.

— Тогда кто это, если не Джулия?

— Не мешайте нам работать, Дизель. Сколько раз вам повторять.

* * *

Эглантина родила дочь. У Аглаэ золотистые глаза матери, а цвет лица напоминает лепестки кувшинки, она смешливая и непоседливая, как ее отец в молодые годы, но на этом их сходство заканчивается. Луи-Гийома его дитя почти не занимает. В последние месяцы он стал угрюмым, утратил аппетит и проводит все время в лаборатории среди гербариев и микроскопов. Отрываясь от своих изнурительных трудов, он вновь обращается к дневникам. Но теперь его вдохновение питают не тропические красоты и оттенки облаков. В его записях все чаще проскальзывает горечь. Тот, кого равные ласково называют Господином пряностей, превратился в сумрачного и молчаливого человека.

Его друг Пьер Пуавр в своих письмах звал его к себе на Иль-де-Франс. Он нуждался в его знаниях, чтобы взрастить сказочный Грейпфрутовый сад — мечту ботаника, где будут собраны прекраснейшие в мире растения. Луи-Гийома привлекает этот замысел. Он даже подумывает о том, чтобы покинуть Францию вместе с семьей и начать новую жизнь в тропиках, на острове, обладающем всеми очарованиями «Утопии». Но Эглантине все виделось в ином свете. Свои доводы она высказывала без обиняков. Аглаэ еще слишком мала, чтобы вынести плавание. «И зачем отказываться от удобств парижской жизни ради края, где царят малярия и комары?»

Луи-Гийом окончательно отказался от путешествий. Отныне он посещает лишь свои склады в Нанте и Лорьяне, занимаясь торговлей пряностями. И во время его отлучек в эти порты Эглантина пишет Луи-Гийому письма, в которых уже пробиваются ростки будущего раздора…

Лола задумчиво захлопнула книгу. Для ботаника наступили трудные времена, и она переживала за него. Ей вспомнились слова ее любимого книготорговца. «История мужчины, который добился всего, но потерял любимую женщину».

Прошла неделя после их возвращения во Францию. Ингрид клевала дежурное блюдо — дораду с укропом, приготовленную Максимом Дюшаном с его обычным мастерством и щедростью. В «Красавицах» яблоку негде было упасть. Голоса иностранцев смешивались с голосами завсегдатаев. Голландское семейство, похоже, было в полном восторге и от обстановки, и от содержимого своих тарелок. Официантка Хлоя переводила меню какому-то шотландцу.

Максим порекомендовал Лоле белое сансерское вино, и она, не спрашивая, наполнила бокал лейтенанта Бартельми, потребовав от него «обстоятельного отчета». Благодаря связям в комиссариате Четырнадцатого округа молодой лейтенант был в курсе последних поворотов в деле Неккер. Стало известно, что подрядчик Марке обнаружен мертвым на своей парковке. Результаты экспертизы предполагали лишь один сценарий: самоубийство. В мейле, отправленном Дюгену, подрядчик утверждал, что нанял Арсено для убийства Неккер, прежде чем устранить его самого. Двое злоумышленников, покушавшихся на Арсено, до сих пор в бегах. Бартельми, Дюген, Лола и легавые всего мира полагают, что вряд ли их удастся настичь.

И несмотря на все эти кровавые события, проект «Толбьяк-Престиж» набирал обороты. Хатчинсон, Жармон и Шевийи только что подписали обязательство по продаже. Американская компаньонка Марке была та самая таинственная блондинка, которую видела Ингрид за рулем открытой машины у комиссариата Тринадцатого округа. Лола уверенно опознала ее по описанию, данному Ингрид. Бывший комиссар обратилась к сержанту Джексон за сведениями о Хатч. Она действительно оказалась той, за кого себя выдавала: Кэролайн Хатчинсон, урожденная Кэролайн Хантер, замужем за Стивом Хатчинсоном, шестидесяти четырехлетним бизнесменом, проживающим в Панаме.

Художников выселили из общины. Монахини переехали. Мечта о Центре искусств Жармона сгинула вместе с Лу Неккер. А мадам Хатчинсон объявила о своем намерении как можно скорее перебраться в бывшие покои сестры Маргариты. Она собиралась стать первой обитательницей квартала «Толбьяк-Престиж».

Перед отъездом в Компьен сестра Маргарита похоронила Юпитера Тоби в фамильном склепе Жибле де Монфори. В честь этого события монахини и художники в первый и последний раз собрались в саду обители Милосердия. Что до кончины Брэда, она, похоже, никого не взволновала. Никто не слышал о распоряжениях насчет его похорон. Бартельми только предполагал, что его тело все еще находится в Институте судебной медицины.

Ингрид погрузилась в размышления. Стоит реальности поманить нас скудными приключениями, позволив надеяться на развитие интриги и впечатляющую развязку, как мы уже представляем ее могучей и неукротимой. Мы ждали страстных расставаний, чреватых неожиданными поворотами сюжета, но все свелось к театру теней, где играют призраки умерших друзей и покинувших нас возлюбленных, тающие в тумане. Реальность — всего-навсего старый носок, который рано или поздно растянется.

В Новом Орлеане прошлое Брэда извлекли было на свет божий, но теперь оно вновь поблекло, как оставленные Катриной руины. Расследование убийства Лу Неккер начиналось в муках, вызвало ряд потрясений, но теперь сошло на нет, так и не найдя разгадки.

— Между тем Хатч разыгрывает готовность к сотрудничеству с полицией, — рассказывал Жером Бартельми. — Дюген подозревает, что она стоит за убийством Неккер, самоубийством Марке и нападением на Брэда, но у него нет даже намека на доказательства.

— Не знаешь, он допрашивал Малыша Луи? — спросила Лола.

— Со всей строгостью. Но Малыш Луи божится, что сам додумался подлить джина в кружку Брэда. Он завидовал его дружбе с Ману. От других садовников он слышал, что Брэд — бывший алкоголик. Вот Малыш Луи и решил сыграть с ним злую шутку.

— Но ведь он в самом деле купил себе айпод, — вмешалась Ингрид. — На какие деньги?

— Он клялся Дюгену, что нашел его в Монсури на скамейке. И оставил себе, вместо того чтобы отнести сторожам. А недавно за айподом явился подросток. Так что Малыш Луи не соврал.

Ингрид вздохнула. У реальности в ее драном мешке припасено немало избитых шуток. Мало-помалу она расстреливает ваши последние патроны. Один за другим…

Сегодня ночью Ингрид вернулась к классикам. Она остановилась на песне Марвина Гая, узком черном платье и рыжем парике. Излучая всю нежность мира, она полностью раскрылась перед публикой. Закончив номер, она замерла перед зеркалом: на секунду ей померещилось, что в нем отражается незнакомка. Она так долго выступала в «Калипсо», что начала забывать черты своего двойника — лицо Габриеллы Тижер Пламенной стало привычным, почти невидимым, словно лица «усопших», о которых говорила Лола.

Сняла парик, надела на подставку, расчесала его длинные пряди. Смыв румяна, она снова превратилась в Ингрид Дизель. По поверхности памяти скользило ощущение, словно бумажный кораблик, забытый мальчишкой в уличной канаве. Сегодняшние мальчишки не складывают кораблики из старых газет, не радуются их скитаниям по скудным городским канавам. Сегодняшние мальчишки — властелины все более ярких миров, которые без конца придумывают для них создатели компьютерных игр, прорабатывая до малейших деталей. Ингрид было восемь-девять лет, когда она в последний раз сложила из газеты кораблик, и она жила во Флориде. Там гремели страшные грозы, но после них текли ручейки, гордо уносившие каравеллы из «Майами геральд» в свои сказочные дельты.