Дзюсан. Академия-фантом - Сора Наумова

– Видеть, слышать или чувствовать? – уточнил Сората. – Но я не могу ничего из этого!

– А я все сразу, – неожиданно для себя зло отрезал Генри и поспешил извиниться. – Прости. У меня нет объяснения для тебя. Все еще думаешь, что стоило интересоваться? Видишь, я не самый приятный человек, еще не поздно представить, что ничего не было.

– И снова продолжить не договаривать и юлить друг перед другом? – Сората развернулся лицом к Генри. – Тебе это нравится?

Генри ожидал иной реакции, скорее, он ее боялся. И понимание Сораты сбивало с толку. Чего он, черт побери, добивается?

– Думаешь, я за себя переживаю? – Голос почти сорвался на крик. – Я твою жизнь портить не хочу. Ты еще можешь жить, как нормальный человек, когда уедешь отсюда.

Макалистер чувствовал жгучий стыд за приступ абсолютно детской истерики. Кимура не такой, как другие. Он не станет смотреть жалостливо, как мама, или сурово, с тенью опаски, как отец. И Генри давно не нужно, чтобы его держали за руку.

– Не переживай. – Сората прикоснулся к его плечу, мимоходом, тут же убрав руку, но этого было достаточно, чтобы помочь Макалистеру собраться. – Нормальных людей здесь точно нет. Меня больше беспокоит, когда ты молчишь. Это очень страшно, знать, что рядом может быть «что-то», а ты даже не представляешь, где оно и чего хочет.

Он поежился, неосознанно обхватывая себя одной рукой, отчего Генри испытал острое желание утешить его, как ребенка.

– Не бойся, – мягко успокоил он. – Она не желает тебе зла. Напротив, один раз даже спасла тебе жизнь, указав мне, где тебя искать.

Глаза Сораты взволнованно расширились:

– Генри… Ты можешь ее описать? Как она выглядит?

– Хм, – Макалистер посмотрел ему за плечо, где в самой густой тени стояла призрачная девочка. – Длинные черные волосы, почти как твои, простенькое белое платье. Не знаю, что еще сказать. Я не патологоанатом, но могу предположить, что она умерла от удушья, но странгуляционной борозды не видно. Может, утопленница. Мне сложно сказать, она приняла форму, близкую к прижизненной. – Генри помотал головой. – Прости за терминологию. Ну как? Она тебе кого-то напомнила?

Кимура, казалось, почти ничего не услышал. Резко обернувшись, попытался проследить за взглядом Макалистера.

– Она здесь?

Получив утвердительный ответ, он потерянно сжался:

– Нет, я ее не знаю, – закрыв лицо ладонью, Сората хрипло выдавил. – Она с тобой говорила?

Генри покачал головой:

– Не уверен, что она вообще способна говорить. Наверное, умерла слишком давно. А что?

– На чердаке ты видел ее? – продолжил допытываться Кимура. Такой подозрительный интерес насторожил Макалистера. В очередной ослепительной вспышке он разглядел, как напряженно Сората закусывает нижнюю губу.

– Ожидал, что это твоя… невеста?

Спросил, и мгновенно пожалел об этом.

– Прости, не мое дело. Кстати, в твоих словах есть смысл. Если подумать, то твой призрак и девочка-служанка со старых фотографий могут быть одним и тем же человеком. Общие черты определенно есть. – Макалистер подтянулся на постели, подбирая под себя ноги. – Знать бы точно, от чего она умерла. Книгу, что ты принес из церкви, в ужасном состоянии, мне нужно еще минимум дня два, чтобы восстановить все записи. Скорее всего, их вел приходской священник, так что в них должна быть зафиксирована вся мало-мальски важная информация из жизни острова.

– Тебе важно знать, как она умерла? – Сората чуть развернулся, встречаясь с Генри взглядом, и робко предложил. – Может, мне самому у нее спросить? Раз уж я ей зачем-то нужен… Если она ответит, ты услышишь.

Парень опустил глаза, будто в ожидании приговора, и Генри стало ужасно стыдно за то, что он позволил себе проявить слабость и утянуть за собой во тьму живого человека.

Макалистер поднялся с кровати и встал перед Соратой.

– Нет. Я благодарен тебе за понимание и… за все. Но все равно считаю, что напрасно открылся тебе. Не потому, что не доверяю. Ты же знаешь, не можешь не знать… – Он заставил себя замолчать, чтобы не сказать лишних, необдуманных слов. Проклятая сентиментальность. – Моя жизнь из разряда тех вещей, которых лучше не касаться.

Макалистер подошел к двери и повернул ручку.

– Мы еще поговорим об этом, так ведь? – Сората тоже поднялся, но остался стоять на месте. – Я гораздо любопытнее, чем ты думаешь. Особенно когда дело касается людей, которые… важны мне.

Генри кивнул и стремительно вышел.

В комнате под номером пять на втором этаже мужского общежития никак не мог заснуть Сэм Чандлер. Прислушиваясь к шуму дождя за окном и раскатам грома, он напрасно жмурил глаза – вспышки зарниц все равно проникали сквозь прикрытые веки.

Сэм не любил грозу. Его родители погибли в одну из таких ночей, возвращаясь в родной Хелсвилл из Мельбурна. Дорогу совсем размыло весенними ливнями, и машина, съехав в кювет, перевернулась несколько раз, пока не ударилась о дерево. Женщина скончалась сразу, мужчина был еще жив, когда приехали спасатели, но ветка, пробившая легкое, не оставила ему шансов. Выжил только Сэм, придавленный умирающим отцом. Мальчик не разговаривал до самых похорон, и никто не знал, что в ту ночь, наблюдая за смертью родителей, он с мучительной четкостью ощущал все, что ощущали они. Неверие, страх, боль, отчаяние, паника, жажда жизни, обида. И пустота. Она напугала Сэма больше всего. Жестокое ничто без мыслей и желаний. Такой он запомнил смерть, такой, какой она проникла в него в момент, когда сердце отца перестало биться.

Потом была приемная семья, психиатрическая лечебница, жалостливые взгляды и огромная зияющая дыра в сердце, которую ничем не получалось заполнить. Все вытекало из нее, как из дырявого ведра. Тогда Сэм нашел способ заполнить этот вакуум – наркотиками, сомнительными друзьями и сиюминутными удовольствиями. К шестнадцати годам он перепробовал почти все. Но дыра не затягивалась.

И однажды случилась передозировка. Больница, полная болезненных эмоций, пропитанная страданиями и слезами. И женщина, которая улыбнулась и сказала, что теперь все будет хорошо. Она на самом деле в это верила. Сэма нельзя было обмануть.

Свой первый день в «Дзюсан» юный австралиец отметил дракой. Парень, к которому его подселили, оказался редкостным занудой и ханжой. От него несло холодом и злобой, которую никто не замечал. Сэму хватило одного случайного прикосновения, чтобы это понять. Много, очень много злобы. И много слез. А Сэм терпеть не мог слезы. Он ударил парня по лицу со всей силы и, получив сдачи, успокоился. Он понимал, что такое равноценный обмен.

Ну вот, опять. Следом за слепящей вспышкой ударил громовой раскат, и Чандлер обреченно застонал.

– Нельзя ли потише? – Хибики приподнял голову, недовольно глядя на соседа из-под одеяла. Сэм оскорбленно вскинулся:

– Эй! А гроза тебе, значит, не мешает.