Предзнаменование - Валерио Эванджелисти

— Если я вас правильно понял, господин Лоренцо, вы полагаете, что я именно тот, кто вам нужен.

— Да, я это чувствую.

— Но я не смогу сразу поехать с вами. У меня есть дела в Салоне, и я должен задержаться на несколько дней.

— Главное, чтобы вы меня потом догнали, — сказал Лоренцино, залпом осушив бокал и потянувшись за другим. Лицо его раскраснелось, и стало видно, что он быстро пьянеет.

Молинас уловил эту перемену в облике аристократа и решил ее выгодно использовать.

— В Салоне мне надо навестить одну молодую даму, которая, сказать по правде, мало нуждается в медицинской помощи. Она недавно вышла замуж за выжившего из ума старика и теперь мучается желанием. Ей нужно не лекарство, а хороший любовник.

У Лоренцино заблестели глаза.

— И какова собой эта дама?

Он осушил второй бокал и снова протянул руку к графину.

— О, хороша необычайно. Думаю, уж ее-то матка в полном порядке. Надо ее только раззадорить.

Молинас рассчитывал на юный возраст Лоренцино, на его неприкаянную бродячую жизнь и на действие вина из Кро. Результат превзошел все ожидания.

— Знаете, что я вам скажу, друзья? — вскричал юноша, обведя спутников сверкающим взором. — Мы останемся в Салоне, пока господин де Нотрдам не проведет свою консультацию. А я буду на ней присутствовать, чтобы помочь обрести равновесие этой несчастной женщине, которую зовут… А как ее зовут?

— Анна Понсард, — ответил Молинас, но звон плошек с аппетитной жареной свининой, которые как раз ставила на стол прислуга, заглушил его голос.

Мишель узнал аптеку, в которую направлялся. Она стояла на окраине Валанс-де-Аллоброж у излучины Роны, и на вывеске, как положено, красовалась бронзовая змея. Пожилой аптекарь с длинным носом и добрым лицом любезно принял его и долго изучал предложенный кусочек серой амбры.

— Друг мой, — сказал он, помедлив. — Я возьму ваш товар, он отменного качества. Но, скажу откровенно, не ждите, что я много за него заплачу. К тому же его обработка — весьма трудоемкое дело…

— У меня также есть готовый товар, — возразил Мишель, указывая на сумку, стоявшую у прилавка. — Парфюмерия, возбуждающие средства, средства от бесплодия и фригидности. Все что пожелаете.

Аптекарь взглянул на него с грустью.

— На самом деле я даже не знаю, пригодится ли мне ваша амбра. Сейчас такие времена, что косметика клиентов не интересует, разве что дамы пожелают осветлить волосы.

Мишель почувствовал, как его охватывает отчаяние. В первые месяцы странствий по Южной Франции продажа серой амбры и косметики позволяла жить безбедно. Его кошелек был всегда набит монетами. Бандой щедро его вознаградил за «Poculum amatorium ad Venerem», который возвратил счастье покинутой молодой супруге. С этими деньгами Мишель мог спокойно уехать из Бордо, устояв перед мольбами аптекаря, которому очень хотелось оставить его у себя.

Однако запас амбры постепенно таял, кроме того, зимой амбра дешевеет, поскольку ее гораздо чаще находят и она перестает быть редкостью. Мишель не учел сезонных особенностей, и теперь, чтобы заработать, ему приходилось повсюду предлагать свои услуги в качестве врача.

Тут он столкнулся с другим непредвиденным затруднением. Эдикт от 1 июня, подписанный Франциском I, отравил всю медицинскую жизнь Франции. Одни врачи были евреями, другие гугенотами. Эдикт, призывавший карать даже по подозрению в ереси, обернулся против врачей. Мишель видел больницы, опустевшие оттого, что врачей обвинили в убийстве пациентов, верных Папе, и брошенные аптеки, владельцы которых бежали. Теперь он тащился пешком, как нищий, согнувшись под тяжестью своей ноши и, что еще хуже, под тяжестью разочарований.

— Я умею готовить косметику любого типа, лекарства, а также конфитюры, — сказал Мишель, стыдясь того, что приходится так унижаться. — Некоторые рецепты известны только мне.

Аптекарь покачал головой.

— У нас здесь деревня, спроса почти нет. Может, в Вене вы найдете покупателей: там много знаменитых врачей. — И тут его словно осенило: — Вот если бы у вас были уродцы…

— Уродцы? — удивился Мишель.

— Ну да, вроде этих.

Аптекарь ткнул пальцем за спину, где в шкафу на полке виднелся ряд стеклянных сосудов, которых Мишель раньше не приметил. Когда он понял, о чем шла речь, у него вырвался крик ужаса. В одном из сосудов находился зародыш, несомненно человеческий, но с четырьмя ногами. Две ножки были потолще, две совсем тоненькие. Он плавал в каком-то растворе, скорее всего, в уксусе, и таращился сквозь стекло крошечными остекленелыми глазками. В соседней банке плавала голова безглазого теленка. Потом шли курица с воробьиными крыльями, ящерица необычайной длины и прочие страсти. В последнем сосуде жидкости не было. В нем располагалось маленькое человеческое тело с куриной головой и змеиными хвостами вместо ног.

Мишель, увидев такое чудище, не смог сдержаться и вскрикнул:

— А эта… это что такое?

Аптекарь пожал плечами.

— Это единственный артефакт в моей коллекции. Гипсовая статуэтка древнего божества по имени Абразакс.

У Мишеля неистово застучало в висках. Он вдруг ясно увидел сцену, которая, как ему казалось, навсегда ушла в небытие. Кольцо из языков пламени вокруг начертанного на полу капеллы пентакля, ледяные глаза Ульриха и испуганные — тех студентов, что оставались за пределами круга. Потом сгусток темного тумана рядом и едва различимая в нем фигура жуткого существа с огромной куриной головой…

Помимо воли в сознании всплыло имя демона: Парпалус. И сразу же острая боль сдавила голову; казалось, череп вот-вот разлетится на куски. Наверное, он потерял сознание. Потом воспоминание внезапно исчезло, а вместе с ним и боль. Ноги так дрожали, что Мишель был вынужден опереться о прилавок. Сознание прояснилось. Сколько же времени прошло? Похоже, нисколько.

Аптекарь стоял к Мишелю спиной и ничего не заметил. Он указал на другие сосуды.

— Нынче народ требует вот этого. Звериных и человеческих уродцев. Не знаю почему, но нет у нас мало-мальски зажиточной семьи, которая не заказала бы мне какого-нибудь кошмарного заспиртованного урода, чтобы держать его в кабинете или гостиной.

Мишель выждал, пока пройдет спазм, сдавивший горло, потом мрачно сказал:

— Время чудовищ предвещает войны и беды. И это неотвратимо.

— Тогда нас ждут тяжелые времена. Один путешественник сказал мне, что в марте в Сарцане, в Италии, родился двухголовый ребенок. Известно, что итальянская земля залита кровью гражданской войны. Если вы окажетесь правы, то впереди и другие трагедии.

Мишель поднял руку, чтобы удостовериться, что она не дрожит. Нет, все было так, как будто ничего не произошло.

— В общем, это так, но иногда рождение чудовища может касаться и личной судьбы. Может, кому-то сейчас надо опасаться угрозы, идущей из Сарцаны или как-либо связанной с этим городом.