Зло - Эдуард Хруцкий

— Распорядиться?

— По сотке.

Ястреб подозвал официанта, что-то сказал ему на ухо. Тот расплылся в улыбке, угодливо закивал и исчез.

— Знакомый? — поинтересовался Шорин.

— Нет. Впервые вижу.

— Как же ты его обаял?

— Бабки засветил.

— Молодец.

— Стараюсь, шеф. Так что за повод?

Шорин усмехнулся и достал обитую зеленым бархатом продолговатую коробочку.

На крышке ее был выдавлен серебряный польский герб.

— Это что за чудо? Ювелирка? — заинтересовался Ястреб.

— Открой, — снисходительно разрешил Шорин.

Ястреб осторожно открыл коробочку. На зеленом бархате лежал серебряный крест на бело-красной ленте.

— Это что такое? — удивился Ястреб.

— Польский крест за заслуги, им награждаются писатели, артисты, политики, — вытер пальцы салфеткой Шорин.

— Ну а ты при чем? — удивленно уставился на шефа Ястреб.

— А при том, что меня наградили.

— Туфта?

— Нет, друг мой, все законно, — Шорин вынул из кармана красную книжечку, — читай.

Ястреб раскрыл ее, по-русски с трудом прочитал фамилию Шорина, написанную латинскими буквами, изумленно покрутил головой и поинтересовался:

— Сколько заплатил?

— Ничего.

— Только не говори, шеф, что получил эту брошку за укрепление польско-советской дружбы. Сгоришь ты на этом, Саша, ох сгоришь.

— Дурак ты, мой уголовный друг, — Шорин ухмыльнулся, — мне эти железки нужны для понта. Чтобы дурачки знали, какой я большой человек. А получил я этот крест законно. Один деятель из нашего посольства в Варшаве просто вставил меня в список, который предварительно ЦК партии утвердило. Вот и все дела. Я ему помог «Волгу» купить, а он мне крестик. Штучка дешевенькая, а понту на сто тысяч. — Шорин постучал пальцами по коробке.

— Обмывать будешь? — засмеялся Ястреб.

— Всенепременно. Ну, что у тебя?

— Человек просит еще десять тысяч.

— А не много?

— Иначе не пойдет.

— Дай ему, сучонку. Все?

— Все. — Ястреб допил пиво.

— Тогда разбежались.

Шорин встал, подмигнул Ястребу и пошел к выходу.

Ястреб смотрел ему вслед и думал о том, как все-таки странно устроена жизнь. Числится Сашка юрисконсультом в какой-то шараге в городе Железнодорожном. Зарплату не получает, расписывается только, а его сто двадцать рублей кладет в карман директор. Носит Умный в кармане удостоверение советника Рытова, более того, захотят это проверить — ради бога. В аппарате зампреда он числится внештатным сотрудником. Дела крутит с людьми на самом верху, самой Галке Брежневой достает камушки.

Трахает дочку замминистра, известную московскую красавицу, в машине у него телефон. Генералы МВД за честь считают с ним рюмку выпить. Вот же устроился бывший жалкий зек, которого чуть не опустили дагестанцы на зоне. А может, опустили, кто это знает, зверьки до этого народ охочий. Каким же жалким был Сашка на зоне! Лишнему сухарю с комбижиром радовался. А теперь? Судьбы людские решает.

Ястреб рассчитался и вышел на улицу. Зачем он выпрашивал деньги у Умного? Ну что лишняя десятка решит в его жизни? Через несколько дней Филин отдаст ему деньги за камушки и тогда — прости-прощай, гражданин Ястреб. Нарисуется Леонид Степанович Колосков и станет жить в своем доме в Прибалтике.

* * *

В Дом журналистов они попали случайно. Ехали по Суворовскому бульвару, и вдруг Женька закричала:

— Ребята, хочу в Домжур!

Ее поддержала Наташа, и Ельцову скрепя сердце пришлось согласиться. Не хотел он идти в этот Дом, где собирались знакомые по его прошлой жизни. Не с руки ему было появляться здесь поверженным. В Дом журналистов надо въезжать на коне-удаче, только тогда ты можешь чувствовать себя тут комфортно. Зависть коллег — лучшая пища для этого стремительного коня.

Игорь Анохин понимал его состояние.

— Плюнь. Нельзя от этой кодлы прятаться. Выглядишь ты отлично, пусть хоть это их огорчит.

— Пожалуй, верно.

Они вошли в знакомый вестибюль, где строгие вахтерши внимательно проверили членский билет Игоря. Закрытый это был дом. Только свои могли здесь пить кофе и пиво и есть в ресторане знаменитую поджарку.

Сюрпризы начались прямо в вестибюле, вернее, в маленьком холле, где смотрели телевизор и играли в шахматы. Из-за шахматного столика поднялся местный завсегдатай, человек неопределенного возраста, которого все звали по имени, хотя его давно надо было именовать по отчеству.

— Юра! — Он пошел к Ельцову, раскинув руки. — Освободился, наконец! — громко, чтобы слышали все, сказал он.

— Как видишь. А ты чего обрадовался так? Видно, долги хочешь мне отдать?

Раньше тот постоянно стрелял у Ельцова то трешку, то рубль, выше пятерки он не поднимался.

Юрий четко рассчитал ответный удар. Человек без отчества сник и что-то невнятно забормотал.

— Я отдам… отдам, конечно…— Он начал пятиться к шахматному столику, уселся за него и уставился в доску.

Дальше было кафе. Здесь собирался свой особый контингент неудачников от журналистики. За чашкой кофе они рассказывали о своих грандиозных планах, одалживали друг у друга рубль и мучительно завидовали тем, у кого сложилась репортерская судьба. Люди эти приходили к открытию, к 11 часам, и просиживали до закрытия кафе, выпивая немыслимое количество кофе. Иногда кто-нибудь из знакомых угощал их коньяком.

И сегодня три стола были заняты этой бригадой. Они, как по команде, уставились на Ельцова.

Женька взглянула на них и рассмеялась.

— Сидят и кушают бойцы товарищей своих, — пропела она.

А за столиками произошло легкое замешательство. Ельцов улыбнулся и махнул рукой, приветствуя всех сразу.

Он знал, почему они, в общем способные люди, оказались в этом кафе, за этими столиками. Когда-то многие из них работали на радио, в солидных журналах и газетах. Но однажды они решили, что служба подавляет их творческую индивидуальность, и ушли на вольные хлеба. Свободный художник — профессия привлекательная. Но, работая в штате, ты два раза в месяц идешь в бухгалтерию и получаешь положенную зарплату. А на воле надо искать возможность заработать эти деньги. Для этого нужны упорство и трудолюбие. Прекрасная профессия, но коварная и неблагодарная.

А за столами уже обсуждали явление Ельцова народу.

— Неужели освободился?…

— Нет, сбежал…

— Глупости не говори…

— И опять все при нем…