Галактический Консул - Евгений Филенко

— Рациоген? — из вежливости переспросил он. — Похоже на название лекарства. Или прибора…

— Угадал со второй попытки. Это действительно прибор, сынок. Рациоген, он же «полиспектральный интеллектуализатор», он же «церебральный нейрогенератор», он же «гиперментар». Назови хоть кувшином, как говорите вы, русские, если ты и впрямь русский, как мне докладывали…

— Я русский, — подтвердил Костя. — Но мы говорим так о горшке. Обычном, из глины.

— Я выслеживал рациоген, чтобы не позволить вывезти его с Земли. Мы ждали, что обязательно будет такая попытка, и повсюду расставили силки. Никто не думал, что они рискнут проделать это через Старую Базу, потому и посадили там меня, старого пердуна. Заткнули мною брешь. И я проспал его.

— Голубой контейнер?!

— Снова угадал. Ну, это было нетрудно. Сейчас, задним умом, я сознаю, что следы его так и лезли мне на глаза! След первый: никто на всей базе не ведает, что хранится в голубом контейнере. След второй: за сутки до вылета меняется пункт назначения. Что еще нужно, чтобы возбудить подозрение?! А дед Дитрих мирно дремлет в медкомиссии… Я не мог и вообразить, что эскортировать рациоген будут не нахохленные темноликие асы, а стайка желторотых птенчиков. Тут они меня провели. Дьявол, даже заплата на твоей памяти не насторожила меня! А ведь следовало заподозрить, что ты запрограммирован. Что под заплатой на очаге сильных эмоций может быть скрыта программа сопровождения тайного груза.

— Не было там никакой программы, — проворчал Костя. — Совсем другое.

— Я знаю. Сейчас… А тогда я должен был проснуться! Особенно когда Пазур умело пугнул тебя и смазал твою ментограмму перед моими глазами. Для чего ему это понадобилось?

— Наверное, все вышло случайно…

— Случайно? Ха! В таких делах случаю нет места! Только недавно я догадался. Пазур беспокоился, что вот сейчас я сниму тебя с рейса, и ему срочно придется искать замену. А на Старой Базе, как на грех, никого, кроме тертых и трепанных звездоходов, которые первым долгом, едва переступив комингс переходника, пустятся сверять содержимое всех контейнеров с транспортными декларациями.

— Мне кажется, я понимаю, что этот прибор… рациоген вызывает у вас чисто научное неприятие, — осторожно заметил Костя. — Насколько мне известно, вы, учитель, придерживаетесь определенных воззрений на природу разума. И не признаете компромиссов.

— Это правда, — скрипнул Большой Дитрих.

— Если судить по названию, рациоген, очевидно, в чем-то вступает в конфликт с вашими взглядами. Но стоило ли затевать глобальную охоту за какой-то железкой, пусть даже она пришлась вам не по нраву?

— Не по нраву, говоришь? — Гросс недовольно закряхтел. — Еще бы! Но нравится эта железка Большому Дитриху, или нет — это лишь его беда, и здесь ты прав. Мне многое не нравится в этом мире. Всего не запретишь, хоть есть и соблазн, и права немалые… А что ты скажешь, если не нравится еще и тридцати членам президиума Академии Человека из тридцати двух, плюс всем без исключения членам Совета по социальному прогнозированию?! Железку, как ты назвал рациоген, выковали злые руки и холодным молотом. Достойно сожаления, что наковальней послужила Земля. И это не впервые…

— Я бы хотел возразить вам, — опустив глаза, произнес Кратов. — Без сомнения, именно рациогену я обязан тем, что сейчас беседую с вами целый и невредимый, а не болтаюсь замороженным трупом в корабле, обреченном на вечное падение в экзометрии. Согласитесь, это не вяжется с представлением о каком-то изначально злом умысле…

— А ты не думал, что не окажись рациоген на твоем пути — и с кораблем вообще ничего бы не стряслось? — сощурился старец.

— Не думал, — признался Костя.

— А я думал… Мне понравилось то, как ты возражал. Ты умеешь мыслить. А может быть, ты склонен к адаптации, невольно перенимая у собеседника манеру поведения и речи. Тогда место твое не среди звездоходов…

— Пока я не ищу себе иного места, — кротко сказал Костя.

— Но само возражение понравилось мне гораздо меньше. Верно: назначение рациогена, казалось бы, не лишено благородства. Ведь что он делает? Наводит дополнительные нейронные мосты в мозгу. Если нет мозга лепит его из того материала, что имеется в наличии. Вразумить неразумное! И многократно усилить разум, если он уже есть! Были опыты и результат потрясал. Тупые твари начинали искать общения между собой. Я сам видел: паршивая белая крыса, забот у которой — грызть да совокупляться, вдруг оседала на задние лапы и начинала в ужасе озираться. Словно с трудом соображала, что с ней творится. Куда она попала? Кто посмел глумиться над ее достоинством? И кто она в этом мире? В ее дурацких красных глазах вызревал мучительный вопрос! Растения — растения! — звали на помощь при близости огня, сворачивая листья или модулируя биополе…

— Удивительно, но я никогда не слышал того, о чем вы рассказываете.

— Твои родители еще не зачали тебя, когда рациоген был испытан, запрещен и разрушен. Мы наивно полагали: окончательно и навек. Ошиблись… Он был построен в нескольких модификациях, и одна из них уцелела до сих пор. Либо ее воссоздали. Мы еще станем выяснять, кто и как сделал это. Тогда, хотя большинство академиков-президентов осудило рациоген, нашлись и сторонники такой страшной забавы — раздаривать разум. Гораздо больше, чем мы предполагали, и не те, от кого ожидали. Конечно, всякому приятно иметь власть над неразумной материей! Господь тоже хлопал в ладоши, сотворив Адама и Еву…

— Так что же вам не нравится? — терпеливо спросил Костя.

— А вот что: воздействие рациогена на уже сформировавшийся интеллект. Те, кто создал его впервые, об этом не подумали.

— Странно!

— Что странно? То, что мне это не нравится?

— Нет, то, что они не подумали об этом.

— Они не успели… А вот новое поколение «творцов» сообразило. В нашем мозгу около сотни триллионов синапсов. И эти триллионы почти не используются. Рациоген же дарит мозгу власть над ними. Объединять и распределять по своему усмотрению. Увеличивать их число. Быть может, и уменьшать, если понадобится. Строить интеллектуальные субструктуры и метаструктуры. Средний человеческий мозг, довольно хаотичное скопище клеток, внезапно обращается в сверхмощный, ни на что во всех природах не похожий мыслительный прибор. Я уже говорил, что он изменяет себя. Но при этом он изменяет и самого хозяина!

Несмотря на жару, Кратов внезапно почувствовал сильный озноб. Уже не впервые за эти дни земного покоя и благополучия им овладели глухие отголоски необъяснимой, дремлющей где-то в подсознании тоски. В такие минуты он замыкался, прятался от друзей, а бессонными ночами уходил плавать далеко в море совершенно один, если не считать высокой и ко всему равнодушной Луны.

Но сейчас уйти он не мог. Как бы ему того ни хотелось.

— Тебе, наверное, доводилось встречаться с людьми-два, — продолжал Большой Дитрих. — Нет? Значит, доведется. Развелось их… Я всегда был противником конструирования живых существ, а тем паче проектов управляемого антропогенеза. Ни к чему хорошему это не ведет. Но люди-два все же плоть от плоти нашей, и они — слабая тень того, что делает рациоген с человеком. При всех своих отличиях они были и остаются людьми. Эти биороботы разумны и, как ни странно, человечны! В них каким-то чудом воспроизведены человеческие добродетели. Совесть, стыд, стремление к добру и неприятие зла… Как это удалось их создателям? Ведь там были и те, кто строил первый рациоген! Должно быть, божественную искру невозможно погасить в человеческом материале. И хотя со всякой доступной мне возвышенности я мечу громы и молнии на их головы, наедине с собой я возношу хвалу Господу за то, что он не оставил их своей благодатью.