Материя - Иэн Бэнкс

В такой карантин ее поместили, конечно же, неспроста — но неважно. Обладать просторным помещением на переполненном корабле — почти привилегия. В своей изолированности Анаплиан чувствовала себя не парией, а избранной персоной. Иногда, подумала она, королевское воспитание идет на пользу.

* * *

В третью ночь на борту корабля «Не пытайся делать это дома» ей приснился сон про то, как ее ребенком возили посмотреть большой водопад Хьенг-жар на Девятом, уровнем ниже.

Полуосознанное управление сновидениями даже не было преимуществом сотрудников ОО — скорее делом опыта, практикой, которой обучались (уроженцы Культуры — в детстве, Анаплиан — в ранней молодости). Если не считать самых банальных снов, рождавшихся в отходах памяти, Джан Серий привыкла наблюдать за происходящим почти что отстраненно-аналитически, а иногда вмешиваться и влиять на события, если сон грозил перерасти в кошмар.

Она давно уже перестала удивляться тому, что во сне можно испытывать удивление. Что за мелочи в сравнении с ощущениями, которые испытываешь с тех пор, как ОО дал тебе полный контроль над сильно измененным, улучшенным телом и центральной нервной системой!

Их компания сошла с небольшого поезда. Анаплиан держала за руку свою няньку и наставницу госпожу Махашу. Поезд сам по себе был новшеством — длинная составная штука, похожая на несколько соединенных паровиков, которые тащит одна мощная машина, только не по дороге, а по рельсам! Она о таком в жизни не слышала. Поезда, рельсы и станции показались ей замечательными и современными. Надо сказать отцу, что он непременно должен завести у себя поезда, — когда тот вернется из далеких стран, где не дает злым людям творить зло.

Станция была переполнена. Госпожа Махаша крепко держала свою воспитанницу за руку. Народу прибыло много, да еще и этот гвардейский эскорт (с ними поехал ее очень важный брат Элим, будущий король, а потому и отношение к ним было особое), но все же, как сказала утром во время одевания госпожа М., они далеко от дома, на другом уровне, среди чужеземцев. А все знали, что чужеземец — тот же варвар. Приходилось быть осторожными: держаться за руки, делать, что говорят, и никуда не ходить. Они собирались увидеть величайший водопад в мире, а ведь Джан Серий не хочет, чтобы ее унес этот ужасный поток, правда?

Нет, сказала она, конечно не хочет! Стояли холода. В этих местах погода все время менялась, и река со знаменитым Водопадом нередко замерзала. Госпожа М. закутала девочку в шубу, надела на нее рейтузы и шапку, затискивая и утрамбовывая ее, застегивая здесь, затягивая там. Госпожа М. была крупной и толстой, ее седые брови сходились на переносице. Ей всегда что-нибудь не нравилось, и нередко это было поведение Джан Серий, но она ни разу не ударила Джан; иногда, правда, покрикивала на нее, но потом, к счастью, и всегда обнимала. Джан Серий однажды попыталась обнять отца, одетого для какого-то приема, — кое-кто из придворных тогда подшучивал над ним. Отец просто оттолкнул ее.

Анаплиан чувствовала, как погружается в детские воспоминания, как выходит из них, иногда становясь собой тогдашней, иногда наблюдая со стороны. Большую часть происходившего она видела довольно четко. Но как обычно, если парить отстраненно, единственным, что оставалось туманным и неопределенным, было ее собственное тогдашнее «я» — словно даже во сне нельзя было находиться сразу в двух местах. Вися в воздухе над своим «я» из сна, она не видела маленькую Джан Серий — лишь нечеткий, туманный образ, приблизительно совпадающий по размеру и форме.

Она уже испытывала недовольство сном. Неужели госпожа Махаша и в самом деле была такой крупной? Неужели и в самом деле было столько народу?

Анаплиан вернулась к сну. Поезд пыхтел, гудел и кашлял, исторгая большущие белые облака и запах сырости. Потом все расселись по паровикам, и их повезли через бескрайнюю плоскую долину. По голубому небу гуляли облачка. Редкие деревья, чахлая травка, от которой отвернул бы свой красивый нос даже Зил, ее мерин-мерсикор. Все плоское и скучное.

Воспоминания не сохранили окрестностей Водопада: он представал сразу. Долгое, по детским меркам, путешествие — десятиминутное, что ли? — и тут же Хьенг-жар во всем своем безмерном, буйном величии.

Вероятно, они видели могучую реку, другой берег которой терялся в тумане, исходившем от воды, а потому казалось, будто целое море проваливается в вечность; целые флота облаков, раскачиваясь и вздыбливаясь, собирались над этой колоссальной бездной и бесконечной чередой поднимались в захваченное ими небо. Целые архипелаги водяной пыли уплывали за горизонт; повсюду пологи, стены, утесы брызг, грохот океана воды, перекатывающейся через обнаженную породу, чтобы устремиться в головокружительно сложную систему соединенных водоемов, где накапливались и вздымались громадные косоугольные блоки, образуя чудовищные кривые, гулкие пустоты, рваные углы.

Наверное, она видела монахов из миссии Хьенг-жар, религиозного ордена, который контролировал раскопки на Водопаде, а еще, вероятно, нищету и убожество жалкого городка из передвижных домишек — Колонии Хьенг-жар, вместе с механизмами, находками и всем, что касалось отчаянных, непрерывных раскопок... Но она ничего этого не помнила — только сам Водопад, возникший внезапно, словно весь мир изогнулся и начал падать, словно небеса опрокинулись, словно вселенная обрушивалась в самое себя, дробя, измельчая и разрушая все в безумном, адском хаосе стихий. Воздух сотрясался, вода сотрясалась, тело сотрясалось, мозги сотрясались в голове, беспомощные и заторканные, как игральная косточка в кружке.

Внезапно она изо всех сил ухватила госпожу М. за руку.

Хотелось кричать. Она чувствовала, что глаза вылезают из орбит, что мочевой пузырь сейчас опорожнится (вода выдавливалась наружу только лишь силой и напряжением дрожащего воздуха, который окутывал и сжимал ее), но больше всего хотелось визжать. Она не сделала этого, зная, что госпожа М. уведет ее отсюда, цокая языком и покачивая головой — ей, мол, всегда не нравилась эта идея, но девочка сама напросилась. Не то чтобы она испугалась (хотя, конечно, и испугалась, чуть ли не пришла в ужас), а потому, что желала принять участие в происходящем, отметить этот миг собственным поступком.

Неважно, что ничего более поразительного она в жизни не видела (впоследствии Культура демонстрировала ей разные чудеса, но то впечатление во всех важных смыслах навсегда осталось непревзойденным), что ничего сравнимого с этим не существовало, что его невозможно было измерить, невозможно превзойти, что пытаться привлечь его внимание было бессмысленно. Важно было только то, что она здесь, что оно здесь, что оно производит самый оглушительный шум в истории мироздания, и надо прибавить свое впечатление к его всемогущему, всеподавляющему голосу. Ее собственная хрупкость в сравнении с этим казалась просто смехотворной; неизмеримая громада ошеломила ее, крик застрял в маленьких легких и тонком горлышке.

Она заполнила грудь воздухом до такой степени, что кости уперлись в плотно застегнутую шубку, она раскрыла рот до предела, а потом задрожала и затряслась, словно кричала изо всех своих сил, только беззвучно — воздух был заполнен этим оглушающим грохотом. А потому ее «я» ухватило этот крик и сохранило в себе, он занял все хрупкое тельце и навсегда остался там, погребенный затем под многими слоями памяти и знания.