Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова - Леонид Млечин

Тогдашний министр внутренних дел России генерал армии Анатолий Сергеевич Куликов предположил, что в нападении на Шеварднадзе участвовали чеченские боевики. Такой же версии придерживался тогдашний министр госбезопасности Грузии Джемал Гахокидзе, он сказал, что теракт был запланирован на базе чеченского полевого командира Салмана Радуева. Тот сам сделал заявление:

— То, что произошло 9 февраля в Тбилиси, это не покушение и не теракт, а заранее спланированная боевая операция по уничтожению российского бандфоримрования в Грузии во главе с Шеварднадзе.

Убийство Шеварднадзе должно было стать началом государственного переворота, которого ждала оппозиция. В операции участвовали шестнадцать боевиков. Пятерых удалось поймать и посадить.

Осетинский и абхазский конфликты, недовольство линией Шеварднадзе в чеченском конфликте послужили поводом для распространения в России антигрузинских настроений. Народы, которые были связаны тесными духовными узами, разошлись. Пристрастное внимание к событиям в Грузии и к личности Эдуарда Шеварднадзе выдавало неспособность признать тот очевидный факт, что Грузия больше не является частью России.

В свидетели призвали даже генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина, главнокомандующего вооруженными силами юга России, чтобы процитировать его слова: «Создатели независимой Республики Грузии в 1918 году, которые в Москве были интернационалистами, у себя в Тбилиси превратились в националистов». Дескать, какими вы, грузины, были, такими и остались.

Кто сейчас вспомнит опубликованный в восьмидесятых в «Нашем современнике» рассказа Виктора Петровича Астафьева «Ловля пескарей в Грузии»? А этот рассказ буквально взорвал Грузию. Глупо отождествлять героя с автором, но что-то в этом астафьевском герое прочитывалось автобиографическое. Возможно, потому, что герой рассказа — писатель, которого в доме творчества в Гаграх здорово обидели: дали худший номер, да еще напротив общественного туалета. И все происходившее с ним во время отдыха в Грузии внушило герою-писателю сильнейшую антипатию ко всему грузинскому. Речь, манеры, обычаи и нравы — все раздражало астафьевского героя. Он чувствовал себя белым миссионером, оказавшимся в какой-то глуши, среди первобытных племен, жалко отставших от мировой цивилизации. «Дело дошло до того, что любого торгаша нерусского, тем паче кавказского вида по России презрительно клянут и кличут «грузином», — рассуждал герой-писатель.

Ну чем не повод для писателя-автора вступиться за честь нации, которая никак не может состоять из одних «торгашей»? Но грузинам пришлось самим защищать свою честь. И тогда уже Валентин Распутин на очередном писательском съезде высокомерно прошелся насчет «больной Грузии»…

Не все русские писатели были столь высокомерны, как герой Виктора Астафьева. Грузинских поэтов переводили лучшие русские стихотворцы — Пастернак, Мандельштам, Заболоцкий, Ахматова. Грузинская музыка, грузинский кинематограф — разве не стали частью нашей общей культуры?

Российское общество не заметило появления грузинского национального движения и не понимало того, как история Грузии участвует в формировании ее современной политики. Грузия в 1991 году отсоединилась от Москвы с еще большей радостью и злостью, чем балтийские республики. Причиной был не только взрывной южный темперамент, но и глубокая ненависть к России тогдашнего председателя Верховного Совета республики Звиада Гамсахурдиа, его окружения и немалой части грузинской интеллигенции.

Выпускники советских школ и сейчас еще уверены, что присоединение к Российской Империи в 1801 году было благом для Грузии. Грузинская интеллигенция придерживается иной точки зрения — это была гибель самостоятельного государства.

Отец президента Гамсахурдиа писатель Константин Гамсахурдиа в мае 1921 года обратился к соотечественникам: «История древней Грузии завершилась катастрофой 1801 года… Когда устаревшему грузинскому государственному аппарату была противопоставлена полуевропейская, выученная прусскими инструкторами государственная машина Екатерины II и Павла I, он разрушился, рассыпался».

Константин Гамсахурдиа, которого в те годы щедро награждали и восторженно именовали «грузинским Горьким», считал, что русские издеваются над грузинами: «Почти во всей русской литературе XIX века грузин символизировал прелюбодея и пьяницу…» Гамсахурдиа (при Сталине он и сам вынужденно стал царедворцем) презирал грузин, которые служили России: «Грузия XIX века запятнана в нашей истории. В течение ста лет грузинское дворянство обменивало на эполеты свой патриотизм и отчизну».

После Октябрьской революции вновь возникла независимая Грузия. В марте 1919 года делегация Грузинской республики представила мирной конференции в Париже, решавшей судьбы Европы, меморандум с просьбой признать новое государство. В манифесте присоединение Грузии к Российской Империи именовалось «аннексией».

Самостоятельная республика просуществовала только четыре года. Старший Гамсахурдиа объяснял это так: «В кандалах рабства грузинская нация отвыкла от верности государству. Враждебное отношение к государственному строю развращает нацию политически. Оно развивает в ней антигосударственные традиции. Грузинская интеллигенция не сумела провести полную и стройную мобилизацию сил грузинского народа на построение национального государства». Он же предупреждал, что «Грузия — страна политического радикализма, где даже священники и их сыновья становятся в первый революционный ряд».

На политические взгляды младшего, Звиада Гамсахурдиа, оказали большое влияние его занятия антропософией, мистическим учением о посвященных, которым открыт тайный смысл бытия. Грузинская нация, по мысли Гамсахурдиа, после четырех тысячелетий унижения должна воскреснуть и занять прежнее положение в мире. Идея особой роли Грузии в мире помогла Гамсахурдиа в свое время победить на выборах. Его свержение не означало отказа грузинского общества от самой идеи — просто Гамсахурдиа оказался плохим практиком.

Договор с Москвой был для Грузии вынужденным шагом. Большая часть грузин решилась на этот шаг только после оглушительного разгрома в Абхазии. Многие грузины были потрясены угрозой вице-президента России Александра Владимировича Руцкого разбомбить Тбилиси. Но Шеварднадзе постоянно повторял:

— Россия — безусловный и бесспорный гарант стабильности и мира в этом регионе. Грузия — естественная, историческая союзница России.

Однажды, еще в советские времена, Шеварднадзе высокопарно сказал, что для Грузии солнце восходит на севере. «Смена природных закономерностей и сторон света была утверждена на заседании бюро ЦК, но в народе вызвала тихое гомерическое ликование, — пишет Теймураз Мамаладзе. — Теперь все вернулось на круги своя. Солнце вновь всходит на востоке. А на севере восходят афганский бомбометатель Руцкой и мимикрирующая номенклатура с ее длинным списком Эдуардовых прегрешений».

Шеварднадзе знал, что Грузии от России никуда не деться. Но постоянно маневрировал. Он разрешил создать российские военные базы, и он же через несколько лет попросил их ликвидировать. Строя с Москвой отношения, говорил: помогайте, или пойду на Запад. А Западу повторял: помогайте, а то обращусь к России.