Рождественский магазинчик Флоры - Ребекка Рейсин

всю свою любовь и радость?

Он смеется.

– Нет, все, о чем я думал, – как убрать тебя со сцены, Флора, как можно быстрее, не делая очевидным, что у нас возникла проблема.

Как он мог почувствовать волшебство, когда я пришла и все испортила? Снова!

Глава 25

Идея поужинать в модном ресторане больше не кажется такой пугающей. Я могу справиться с официантом в смокинге, спрашивающим меня на другом языке, что бы я хотела заказать, потому что на меня смотрят всего два глаза, а не пять миллионов.

Очаровательный официант указывает на свою рекомендацию в меню.

– Ммм, да, я возьму это, – говорю я, не уверенная, к чему он клонит и заказывала ли я вино или еду, но желая жить настоящим моментом.

– Ты только что заказала мюкюрокку, – говорит Коннор.

– Да, уже целую вечность умираю от желания попробовать ее. – Я выпячиваю подбородок, как будто всю свою чертову жизнь прекрасно ужинала в Финляндии.

– Тебе до смерти хотелось попробовать суп с клецками с кровью? – говорит Коннор. – Настоящий любитель нового в кулинарии, а?

– Что? О нет, я этого не хочу! Я возьму цыпленка! Ах, кана, тот самый кана! – в отчаянии говорю я официанту. Если ничего другого не помогает, берите курицу – разве не так устроен мир?

Коннор смеется и заказывает то же самое. Я на взводе, и блюдо клецок с кровью может просто вывести меня из себя.

– В принципе я хочу вкусной еды, и побольше, – говорю я. – Не мог бы ты перевести и это тоже?

Коннор заканчивает делать заказ за нас обоих. Официант кивает, кладет нам на колени салфетки и удаляется. Я играю с салфеткой, радуясь, что она льняная и я не могу разорвать ее в клочья в моем встревоженном состоянии. Вскоре официант возвращается с бутылкой красного и графином и разыгрывает представление, открывая бутылку и наполняя сосуд, чтобы вино могло дышать, как будто это живое существо.

– О, потрясающе.

– Ты любишь красное вино? Мне следовало спросить; просто я раз или два видел, как ты пьешь, и предположил.

– Ты снова преследовал меня, Коннор?

Удивленный смех срывается с его губ. Он громкий и привлекает изумленное внимание других посетителей. Но Коннор не замечает или ему все равно, и от этого он нравится мне еще больше. Для него такое окружение ничем не отличается от любого другого, в то время как я всегда чувствую, что недостаточно хороша, чтобы находиться в подобном месте. Как будто они поймут, что я обманщица и ничего не смыслю в сортах винограда – все, что я знаю, это то, что есть красное, белое и розовое. Я ничего не смыслю в столовых приборах. Сколько заказать и что с чем сочетается. Дайте мне в любой день хорошую старомодную итальянскую тратторию в домашнем стиле. Такое заведение, где на кухне шумно от стука, грохота и смеха, так что посетителям приходится перекрикивать шум. Вот где мне удобнее всего.

– Я не преследовал тебя, Флора. На самом деле я бы зашел так далеко, что сказал бы, что ты преследовала меня, но что я мог знать? Я не такой методичный маньяк-убийца, как ты.

– То есть пока нет.

Он смеется.

– Да, к красному?

– У него было достаточно времени, чтобы подышать? – Официант упомянул, что вернется, чтобы налить нам, как будто наши руки бесполезны в этой ситуации.

Он отмахивается от меня.

– А нам не все равно?

– Нет, вовсе нет. Мне нужно это вино, как кислород. Это поможет мне забыть.

– Но завтра все это с грохотом вернется.

– Живи сегодняшним днем, Коннор – разве ты не знаешь мантру Фургонной жизни? – Он наполняет наши бокалы вином.

– Конечно. Твое здоровье. – Мы чокаемся бокалами. – Поздравляю с тем, что ты встретилась лицом к лицу со своими страхами и вышла из зоны комфорта на сцене сегодня вечером.

– Твое здоровье, и выпьем за то, чтобы я знала свои пределы и никогда больше так не поступала. В будущем я буду оставаться в пределах своей зоны комфорта, где, как ни странно, я чувствую себя комфортно. Так почему же Лапландия, Коннор? Что привело тебя сюда?

Он делает глоток вина. Большой глоток. Ничто из того, что он делает, не является мелким.

– Я путешествую с шестнадцати лет, вот уже около пятнадцати или около того. Я переезжал из одного места в другое, так что на самом деле в этом нет ничего такого таинственного. Я не был в Лапландии, а это было следующее место на карте.

– Дай-ка угадаю, ты искал ту туманную вещь, которую не можешь до конца объяснить. – Я не могу удержаться, чтобы не подразнить его.

– Нет, поиски работы.

– Это так неромантично! – Как он может не чувствовать, что это подарок? Эта кочевая жизнь, где он может пойти куда угодно, стать кем угодно? В его устах это звучит как рутинная работа. Или как будто он бежит от своей прежней жизни, или что-то в этом роде.

– Ладно, прекрасно, ты хочешь романтики, тогда ты должна ее иметь. Я связан с землей, а не с людьми или идеями. Я еду туда, где, как я знаю, есть красивые пейзажи, места, в которые я могу влюбиться. Куда бы я ни поехал, я стараюсь сделать каждое место немного лучше, чем оно было во время моего появления, проводя такие мероприятия, как общественные уборки, в некоторых случаях рассказывая о пластике. Я знаю, это звучит так, будто я одержим, но все дело в сохранении того, что у нас есть; защите экосистем.

Таким образом, его мотивация заботиться о земле проистекает из желания сохранить ее красивой и естественной, и этому можно порадоваться.

Он продолжает:

– Когда место приходит в упадок, я снова двигаюсь дальше. Я не ищу ничего, кроме работы, достаточной для того, чтобы выжить и поддержать себя, когда снова захочу отправиться в путь.

– Но разве это не такая же мечта, как и вся эта история с увлечением таким образом жизни? Я думаю, что под этой большой грубоватой внешностью скрывается мягкое сердце. Ты, должно быть, что-то ищешь, иначе был бы дома.

– У меня нет дома, куда можно вернуться, по крайней мере, для меня, Флора. – Его слова ровные, уравновешенные, но почти безэмоциональные, что кажется мне странным, как будто он просто ведет светскую беседу о незначительных вещах.

– Что значит «нет дома, куда можно вернуться»? Все откуда-то берутся. У тебя должна быть база, на которую ты мог бы вернуться в случае необходимости – семья, братья и сестры?