Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока - Еремей Иудович Парнов

своего рода напоминание тем, кто не способен принять строгие обеты буддийского послушника. Оно обращено к простым людям, которые не готовы отказаться ни от семьи, ни от дома, ни от привычного труда. Впрочем, этого от них и не ждут, потому что кто-то должен продолжать человеческий род или хотя бы кормить монахов, всецело посвятивших себя спасению живых существ. Формула приобщения людей обыденной жизни к буддийской общине предельно проста. Мирянину, который пожелал перейти в упасаки (почитатели), достаточно произнести в присутствии двух-трех монахов: «Я прибегаю к Будде, дхарме и сангхе», чтобы тут же оказаться в лоне буддизма. Не нужно никаких особых посвящений, клятв или магических церемоний, о которых часто пишут западные авторы, знакомые с буддизмом лишь понаслышке.

Приобщаясь к триратне, верующий давал тем самым обет почитать Будду и выполнять основные требования морали (не вредить жизни, не лгать, не красть, избегать чувственных наслаждений и не употреблять алкоголь). Одним этим он уже обеспечивал себе хорошую карму. Но не полное избавление от страданий, достичь которого можно было лишь в монашестве. Короче говоря, переход в нирвану откладывался до последующих перерождений. Я рассматривал первые скульптурные портреты Гаутамы и поражался тому, как удивительно верно воспроизводились его черты в бессчетных изображениях на протяжении веков. В Китае, Тибете, Непале, Бирме, Таиланде и прочих областях распространения буддизма облик великого учителя хотя и обретал характерные национальные черты, сохранил свое неповторимое своеобразие.

Потом я долго стоял перед знаменитой капителью Ашоки, выполненной в виде четырех львов, стоящих на колесе. Украшающие нижнюю ее часть животные: лев, горбатый бык - зебу, слон и конь, возможно, символизируют предшествующие воплощения Гаутамы, который был и богом, и рабом, и бессловесным созданием - излюбленным чадом всемогущей природы. Но как бы ни толковали аллегорический смысл капители Ашоки, в которой буддийские или индуистские детали заметно окрашены влиянием ахменидов, она производит неизгладимое впечатление. Высеченная из пятидесятитонной глыбы известняка, она дышит величием, спокойствием и силой, присущими лучшим творениям индийского гения. Неудивительно, что именно этот символ был выбран в качестве герба Республики Индии.

Не только окаменевшие тени седой старины собраны в музее Сарнатха. Здесь бьется горячий пульс индийской независимости. Ее живительный исток одухотворяет камень.

Охряной камень Сарнатха, красно-желтый, как земля Индии.

К северу от Дхармапала-роад, почти под прямым углом отходящей от Ашока-марг, открывается это каменное поле, местами поросшее выжженным ломким бурьяном, среди которого скользят чуткие змеи. По очертаниям лабиринта, лежащего под ногами, можно угадать причудливые контуры грандиозного строения, возвышавшегося некогда на этой голой равнине, вплотную подступавшей к лесу. Ступа Дхамекх - одно из грандиознейших сооружений древнего мира, подобно зачарованному замку, стережет вечный покой священного места, где некогда была основана одна из первых буддийских общин. Ступа была построена здесь по указу Ашоки через триста лет после того, как Гаутама прочел свою первую проповедь. В зеленом, тенистом парке, столь желанном и ярком среди каменистой пустыни, ему внимали пятеро нищих аскетов и два оленя, что вышли из-за деревьев и прилегли у ног учителя. Отсюда и символ, который можно увидеть над входом в любой буддийский храм, от Непала до Монголии: два оленя - самец и самочка - тянутся к колесу дхармачакры. На раннем изображении в сарнатхском музее они просто лежат по обе стороны от него, как, наверное, лежали некогда у ног Гаутамы. Сейчас парк обнесен проволочным вольером, но олени часто выходят из чащи и тычутся горячими влажными мордочками в протянутую руку. Легенда, разумеется, утверждает, что все стадо прелестных зверей по прямой линии происходит от той незабвенной пары, что удостоилась услышать слова спасения. Во всяком случае, во многих буддийских монастырях воспитываются близкие родственники бенаресских олешек. Я встречал их в древнем японском городе Нара и в парках Чиангмая, окружающих старинные тайские монастыри - ваты.

«Есть некоторые предания, - писал современный американский философ Берроуз Да-нэм в книге «Герои и еретики», - настолько притягательные и так глубоко отвечающие желаниям человека, что их красота кажется нам убедительным доказательством их правдивости».

Всеобщим почитанием окружают буддисты и священные деревья, выросшие якобы из черенков тех пипал и бодхи, что связаны с самыми знаменательными вехами в жизни Будды: рождением в садах Лумбини, прозрением, бенаресской проповедью и нирваной. В Анурадхапуре, древнейшей столице Шри Ланки, я посетил храм, где растет дерево Бодхи, насчитывающее 2200 лет. Оно окружено позолоченной решеткой, куда нет доступа никому. Лишь специальный служитель бережно собирает опавшие с ветвей листья. Согласно преданию, развесистый исполин вырос из черенка, привезенного на Цейлон дочерью Ашоки. В Бангкоке тоже есть святилище, которое так и называется храм Дерева, а в довольно заурядной сингапурской кумирне я видел стеклянный шкаф, где бережно сохранялась даже кора с одного из подобных деревьев, подаренная Махатмой Ганди.

Некоторые страны, где население исповедует буддизм, содержали вблизи святых мест особые храмы, в известной мере играющие роль духовных посольств. В Сарнатхе, например, есть превосходный тибетский монастырь с богатейшей библиотекой, тайский храм, бирманский монастырь, сверкающий над древесными кущами золотыми остриями пагод.

Причудливые буддийские львы, стерегущие ворота тибетского храма, явились для меня новой ступенью приближения к Гималаям.

Показав раскрытые ладони и высунув в тибетском приветствии язык, я поклонился монаху в желтом и вошел в святилище.

Молодые послушники (Чиангмай)

Ламаистские храмы, в общем, довольно похожи друг на друга. Достаточно побывать в Улан-Баторе или на Каменном острове в Ленинграде, где в начале века была сооружена кумирня в тибетском стиле, чтобы получить довольно точное представление и о храмах Мустанга, Сиккима, Ладакха, Бутана. Те же разноцветные, узкие флаги, символизирующие пять стихий, те же ячьи хвосты на шестах, увенчанных железными черепами с трезубцем на темени, призванными отгонять злых духов. И разумеется, молитвенные цилиндры, наполненные листами с заклинаниями «ом-мани-падмэ-хум», что дословно означает, обращение к «сокровищу на лотосе», иначе говоря, к божеству. Каждый поворот барабана - его вращают по ходу солнца, и также по солнцу следует совершать обход храмовых святынь - равносилен прочтению всех содержащихся в нем заклинаний. В больших храмах обычно устанавливается своеобразная ограда из 108 (позднее я объясню тайный смысл этого сакрального числа) цилиндров. Набожные прихожане входят внутрь лишь после того, как прокрутят все цилиндры до одного.

Тибетский монастырь в Сарнагхе стал для меня своеобразным пограничным пунктом на пути в Гималаи. Я думал о путешественниках конца прошлого и начала нынешнего века. Они грезили о Лхасе, выкладывались из последних сил, но так и не достигли ее. Кроме нескольких индийцев, состоявших на британской службе,