Жить на свете стоит - Марина Крамер

– Знаете, Вероника, я очень виноват перед сыном, – начал он, разминая пальцы правой руки. – Я всегда презирал деньги, считал, что жить нужно по средствам. А Максим… он был другой. Я виноват еще и в том, что мало времени проводил с сыном, его фактически воспитал мой друг Ванька. Я много ездил – я ведь военный врач в отставке. Последнее мое место службы было здесь. Когда войска вывели, я отослал семью, а сам решил не возвращаться, и Максиму пришлось несладко. Вы ведь понимаете… Но он сумел выстоять, даже реализовал мечту и приехал учиться сюда, в университет. Я поддерживал его как мог, но уже тогда он был отравлен Ванькиными идеями о бизнесе и больших деньгах. Мне это было противно. В конце концов, мы практически перестали общаться. Максим не мог мне простить, что я бросил его мать. А я не мог ей простить связи с моим лучшим другом. Думаю, вы имеете право знать, поскольку…

Алексей Павлович замолчал, налил чай себе и Нике, поднял кружку обеими руками, и Ника заметила, как сильно они дрожат. Сделав глоток, он с удивлением посмотрел на нее:

– Как вы узнали?

– Что?

– Этот чай… Максим такой пил, и я люблю тоже.

– Мы покупали этот чай вместе, – вздохнула она, – с тех пор я не прикасалась к пакету, но сегодня рука сама как-то потянулась.

– Кто вы по профессии, Вероника?

– Я вообще-то журналист. Мы и познакомились во время интервью. А потом Максим помог мне выпутаться из очень неприятной ситуации. Простите, если спрошу лишнее, но… отчество вашего друга Ивана – Никитич?

– Да. Вы знакомы?

– Увы…

– Да, это точно – увы. Ванька оказался подлецом, а я считал его лучшим другом.

Ника помолчала, но потом решилась:

– Думаю, вы не сможете ненавидеть его сильнее, если я скажу правду. Он виноват в смерти Максима. Это он его убил – чужими руками, но он.

Гавриленко вытянулся в струну, тяжело задышал, рванул ворот рубашки под тонким полосатым пуловером, и Ника испугалась, что сейчас его хватит удар, но Алексей Павлович вынул из нагрудного кармашка белый патрончик нитроглицерина и привычным жестом забросил красную горошину под язык. Через несколько минут ему стало легче, он задышал ровнее и проговорил:

– Вы правы. Ненавидеть сильнее я уже не смогу.

– Он мертв, если вам станет от этого легче. Он и тот, кто помог ему убить Максима.

– Леонид? – вдруг совершенно безапелляционно спросил Гавриленко, и Ника кивнула:

– Да. Но откуда вы знаете?

– Такие, как Леня, не забывают долгов. Максим поддержал его в то время, когда он, вернувшись из Чечни после ранения, крепко запил и опустился на самое дно. Максим заставил его вернуться к жизни, устроил на работу, помог с жильем. Ленька – офицер, у него другое понятие о чести и долге, не такое, как у банкиров и прочих деляг. Он за Максима был готов в огонь и в воду.

– Он теперь живет здесь. Максим оплатил ему апартаменты на втором этаже на год вперед. Если он захочет остаться, я сделаю то же самое.

– Журналисты хорошо зарабатывают? – улыбнулся Алексей Павлович, и Ника тоже рассмеялась:

– Ага, миллионы, особенно когда не пишут ничего. Но деньги у меня есть.

– Вы говорите по-чешски?

– Да, говорю, но писать пока не пробовала. Да и желания нет, если честно. Я специализировалась на недвижимости, стройках, строительных форумах, понимаете? Не думаю, что смогу найти нишу здесь. Да и не это для меня сейчас главное.

– Я понимаю. Я очень рад, что встретил вас, Вероника. Вы непременно должны прийти ко мне в гости, я познакомлю вас с моим псом. Больше у меня никого нет.

– Я с удовольствием приду, – пообещала Ника искренне.

…Мексиканскую фасоль в этот вечер она так и не приготовила.

С этого момента Ника перестала чувствовать себя в Праге одиноко. У нее появился заботливый собеседник, спутник для прогулок – даже двое – и просто человек, которому она могла доверять. Алексей Павлович часто приходил к ней один или со своим биглем Клаусом, и они совершали длинные, обстоятельные прогулки по Праге. Пес послушно шел рядом с хозяином, то и дело чуть забегая вперед и заглядывая ему в глаза, и это веселило Нику. Ей казалось, что Клаусу просто мешает строение челюсти, иначе он бы давно уже разговаривал.

За всеми этими делами однажды Ника поймала себя на том, что совершенно не думает о Масленникове. Она в душе винила и его в том, что произошло с Максимом и с ней, но думала об этом как-то отстраненно. Артем ушел из ее жизни, ушел насовсем, трусливо сбежал, бросив один на один с ворохом опасных проблем, и Ника не хотела вспоминать об этом. Пусть живет спокойно в своем Майами, говорит и думает на английском и дышит воздухом свободы, о котором так мечтал.

Перед самым Рождеством Ника в очередной раз была у врача, но теперь с будущим дедушкой, изъявившим желание убедиться лично, что с его внуком все в порядке. Идеально воспитанный Клаус больше часа сидел во внутреннем дворе клиники, поглядывая на дверь, за которой скрылся хозяин. Когда же они вышли, то собачьей радости не было предела, даже Нике перепала порция горячих поцелуев – прыгал Клаус высоко.

– Совсем ты избаловался, – со вздохом пожурил пса Алексей Павлович.

– Он скучал один. – Ника присела и почесала пса за ухом. – А правду ведь говорят, что собаки живут так мало, потому что большую часть жизни проводят в ожидании.

– Ну, моему грех жаловаться.

– Это точно.

– Ты уже решила, как назовешь сына? – спросил Алексей Павлович, поддерживая Нику под локоть, чтобы не поскользнулась.

– Что тут решать? И так все ясно.

Глаза старого врача увлажнились:

– Ты так вовремя появилась в моей жизни, Вероника! И ты, и малыш. Мне не придется умирать в одиночестве.

– Ну-ну, начинается! – погрозила Ника пальцем. – Мы договаривались, что вы не будете заводить такие разговоры. Мне вредно волноваться.

– Ты мелкая шантажистка, пользуешься своим положением.

– Да, я такая.

– Скажи, Вероника, а почему ты никогда не говоришь о маме?

– А обещали не заставлять волноваться, – пробурчала она. – Мы с ней не особенно ладили в последнее время. Боюсь, что она даже не знает, где я.

Гавриленко даже остановился:

– Ты с ума сошла? Разве можно так – с матерью? Потом ты будешь очень жалеть, что так обошлась с ней, но, увы, ничего не вернешь. Тебе сейчас нельзя таить обиды, нужно всех прощать и всем желать добра.

– Скучно с вами, Алексей Павлович, – вздохнула Ника. – Вы не знаете, что такое, когда мать предпочитает тебе отчима, а твой отъезд в Москву в неизвестность воспринимается с облегчением. За все время, что я там жила, она ко мне ни разу не приехала, а я посетила ее только однажды и задержалась аж на два дня вместо запланированного отпуска. Как думаете, ее сильно обрадуют мои теперешние новости?