Реквием «Вымпелу». Вежливые люди - Валерий Юрьевич Киселёв

Из Горького – курсанты школы милиции, четыреста шестьдесят человек. Кроме этого, говорили что-то про ОМОН…

– Пермский и Воронежский ОМОН, сто шестьдесят человек, находятся здесь, но к ночи прибыть не смогли, так как водители автобусов отказались ехать, а сами они транспорт достать не смогли…

Восьмого апреля произошли нападения на военнослужащих и милиционеров. Были избиты восемь солдат и офицеров и пять эмвэдэшников…

– Боевики-националисты стали себя называть «Грузинские соколы»… Пошли грабежи, насилие, воровство. Они же захватывают грузовики и перекрывают все улицы снизу, блокируя тем самым подступы к Дому правительства.

– Наверное, тем самым хотели отсечь подходы подразделений милиции с той стороны?

– Обращение Правительства СССР к грузинскому народу и приезд Шеварднадзе[92] результатов ни 7, ни 8 апреля не дали…

– Восьмого, вечером в среду, сюда были стянуты все силы, и началась спецоперация по вытеснению оппозиционного митинга от Дома правительства. Приказ отдавал командующий ЗакВО[93].

Сначала с народом разговаривал начальник ГУВД, потом – Патриарх всея Грузии Илия Второй. Но в ответ была агрессия. В ход пошли палки, цепи, арматура. Активизировались «Грузинские соколы». Это произошло здесь, наверху, у ступеней. В этом месте стоял 345-й десантный полк. Я разговаривал с офицером особого отдела полка. Всё происходило на его глазах. Было прямое нападение на военнослужащих. Был дан отпор. Действительно, применялись сапёрные лопатки. Толпа стала отступать… «Соколы» побежали по головам. В это же время с другой стороны началось вытеснение с площади. Всё перемешалось…

– Митингующих, по оценкам ГУВД, на площади в этот момент находилось десять тысяч человек. Похоже, что от страха, в основном, и подавили друг друга. Сейчас известно о четырнадцати погибших, около двухсот – в больницах, трое – в очень тяжёлом состоянии. Люди продолжают обращаться за врачебной помощью…

– Надо ещё добавить, со слов десантников, – грузинская милиция в разгон не вмешивалась, наоборот, препятствовала и помогала митингующим. Об этом говорят и на улице.

– Вот такая картина произошедшего…

Я не спешил переходить ко второй части постановки задач. Пусть всё уляжется и осмыслится. Молчали и все остальные…

Даже в глаза старались не смотреть друг другу. Было такое ощущение, что мы были виноваты в том, что это произошло. И думали о том: как же это могло случиться? В солнечной, любимой всеми Грузии… Семье братских народов, где чернобровая грузинская красавица-сестра в этом хороводе – жемчужина, бесспорная любимица каждого из нас… Мы все давно переплелись в дружеских взаимоотношениях, русские и татары, армяне и узбеки, и всегда у всех нас обязательно был и есть друг-грузин с добрым и открытым сердцем. С умением пить красиво вино и быть настоящим мужчиной. Почему его не было на этой площади? А если он был, почему его никто не услышал? А если его никто не услышал, почему он молчал? Или он вообще не говорил?

В этот день мы переживали за происходящее. Но если бы мы знали тогда, что именно с этих событий покатится череда изменений в нашей жизни! После этого все события станут позиционироваться как новая история… Правильно несколько часов назад сказал Хмелёв: «А уже всё произошло!» Но мы этого не знали и верили в торжество здравомыслия и ума. Мы пытались придумать что-то, чтобы как-то спасти ситуацию и не допустить, хотя бы здесь, ещё раз истерик и стрельбы. Как быть? Ну быстрее бы уже приехал командир! Может, он подскажет выход из этой мышеловки. Я был уверен, что они все там, «наверху», ищут варианты, как разрулить проблему.

Обстоятельно поговорив, что делать в каких-либо непредвиденных случаях, и приказав продолжать нести боевое дежурство, которое мы определили в том же режиме, мы с Олегом опять поднялись на верхний этаж.

Стояли, смотрели в окно и молчали. Начинало темнеть. Середина весны. А весны, по крайней мере в наших сердцах, не чувствовалось. Часы на руке показывали восемь часов пятнадцать минут. Как быстро пробежали последние три часа! Мы с Олегом успели набросать план наших действий в случае «вламывания толпы». Планы здания достали у начальника охраны. Откровенные разговоры с местными милиционерами вести перестали. Больше переключились на общение с военными на внешнем периметре охранения.

– Хмелёва так и нет, – проговорил я, больше констатируя факт, чем обращаясь к Олегу.

Сверху, уже в свете начинающих разгораться фонарей, мы увидели первые цветы, которые были положены около ступеней Дома правительства. Молчаливая женщина средних лет с чёрным платком на голове тихо и спокойно подошла к ступеням и положила букет на мраморный парапет подпорной стенки клумбы. Постояв минуту, она ушла. Букет долго одиноко лежал на виду у всех, пока не появился второй, затем – третий… Так же незаметно и очень спокойно, и умиротворённо загорелась первая восковая свеча рядом с букетами. Это был порыв душевных переживаний тех людей, которые сделали первый шаг, а остальные начали повторять это уже в силу необходимости поддержать друг друга.

Мы с Олегом спустились вниз и через верхние ворота пришли на площадь. На небольшом удалении за нами шли два наших боевых товарища: Николай и парень из «Альфы». Подойдя к свечам и цветам, мы остановились… От огня шло еле заметное тепло, которое попадало на наши лица. Между нами протиснулась женщина и установила ещё одну свечу. Потом она ушла, а за ней поставил свечу молодой парень…

Ощущение от этого крохотного огонька света и тепла сейчас было необходимо всем, и нам тоже. Мы также скорбели и сопереживали по поводу погибших и покалеченных.

Мы за этот день постарели сразу же на десятилетия. Мы увидели то, чего не хотели бы видеть, мы услышали то, чего не должны были бы слышать, мы поняли то, что отказывались раньше понимать. Мы готовы были понимать войну во всех её проявлениях против врага Отечества. Но войну против брата? Воспринять войну против своих – наше сознание, воспитанное пионерской организацией и комсомолом – не могло. Мы мучились вместе со всеми вопросом: «Как быть?»

Ответа у нас не было…

* * *

Горели свечи. Мы стояли рядом с парапетом – стояли, молчали и думали.

В людях, окружавших нас этим вечером, во всех – и гражданских, и военных, – возникало новое чувство. Сначала все испытывали страх и не понимали смысла происходящего: «Неужели нельзя разговаривать по-другому, почему сила оружия и сила власти является решающим аргументом?» Это зарождающееся чувство, более властное, заставляло их становиться другими и презирать опасность. Это чувство делает из человека – человека.

В своих планах с «альфистами» мы, как нам казалось, предусмотрели всё: часовых, патрули, проведение разведки, налаживание доверительных отношений с теми, от кого могли черпать информацию. Мы всё продумали,