Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин

— Что мне теперь делать с папой? — спросила я у Бога.

«Он утратил веру, — сказал Бог. — Ты с этим ничего не можешь поделать».

— Ничего он не утратил, — сказала я. — Он просто запутался.

Но потом посмотрела на папу, на его вытянутую вперед шею, на руки, неподвижно лежащие на подлокотниках кресла, на чашку холодного чая, на матрас на полу, на полузадернутые шторы, и вся моя уверенность пропала.

Я пошла к себе в комнату, села на подоконник, подтянула колени и стала смотреть, как небо из темно-синего становится черным, а потом подумала — ведь не так давно я смотрела, как оно становится белым, как наполняется снегом. Улицы и канавы были налиты до краев желтым светом. Откуда-то долетала музыка, время от времени по улице проходили люди, некоторые держались за руки, некоторые смеялись, некоторые раскачивались и пели. Прошло немного времени, и начался фейерверк, при вспышке было видно совсем далеко вокруг. За секунду перед тем, как упасть, ракеты неподвижно повисали в воздухе. Я попыталась открыть и закрыть глаза, чтобы видеть одну только эту вспышку, но, как правило, промахивалась.

В полночь где-то начали петь, пели про старую любовь и дружбу прежних дней — то, что всегда поют в конце года,[4]и тогда я уже больше не могла сидеть, я встала.

— Я выбрала камень, — сказала я вслух. Глубоко вдохнула. — Я выбрала силу. — Я сглотнула. — Если очень долго и очень крепко думать, я обязательно придумаю, как сделать так, чтобы все исправилось. Но я теперь боюсь что-либо делать, потому что все выходит не так.

Я в любом случае не могла придумать, что теперь можно сделать. Изо всех сил сжала голову руками и завела глаза вверх. Все равно ничего не придумала.

Я сказала:

— Вернись к самому началу.

И потом спросила себя, когда же все пошло не так, и решила, что на самом деле — примерно когда началась забастовка.

Давным-давно я построила в Красе Земель завод. Я, в общем-то, обычно не делаю таких вещей, но я же видела у нас в городке заводские трубы и подумала — они очень похожи на вставки от рулонов туалетной бумаги, так что я сделала трубы, а по бокам прикрепила к ним лестницы от игрушечной пожарной машины. Сам завод я сделала из обувной коробки, с глиняными трубами, целлофановыми окнами и антеннами из соломинок. Еще там был пожарный выход из «Лего», автомобильная парковка и забор из решетки с колючей проволокой — его я сделала из сетки от апельсинов. И вот я подошла к заводу, покрутила его в руках. Трубы закачались, но внутри не раздалось ни звука — естественно, там ведь было пусто. Я уже давно вытащила оттуда человечков, потому что они были мне нужны для разных других вещей. И тут я подумала — а что будет, если я его чем-нибудь заполню, если я создам его и изнутри тоже.

«Может, и сработает», — подумала я: это была такая важная мысль, что я не решилась сказать ее вслух.

А потом сказала:

— Но я же дала слово, что больше ничего не буду делать.

А еще потом сказала:

— Ну а чего уж совсем-то плохого из этого может выйти?

Это не то же самое, что делать человечков. Ситуация на заводе и без того — хуже некуда. А потом я подумала: вдруг я сама себя обманываю. Я долго ходила по комнате кругами и думала — делать, не делать, а потом думала, что еще я могу сделать вместо этого, но так ничего и не придумала.

Сначала я разволновалась, потом перепугалась, потом очень устала бояться и волноваться и мне уже хотелось только одного — чтобы все это поскорее закончилось.

— Господи, — сказала я. — Это вообще-то возможно?

«Как правило, возможно все», — сказал Бог.

— Так Ты думаешь, я могу что-то поправить?

«Да, — сказал Бог. — Можешь».

— Ну ладно, — сказала я.

И в последний раз подошла к сундучку и откинула крышку.

Я никогда не видела, как завод выглядит изнутри, поэтому сразу поняла — эта задача будет посложнее всех, какие мне уже приходилось решать. Мне оставалось одно — воображать, как оно там все выглядит, и надеяться, что я не ошибусь.

Я трудилась всю ночь, пока над горой не показался свет. А тогда я почувствовала, что устала так, как еще никогда не уставала, и что внутри пусто, как в травяном стебельке, и тогда я погасила свет и залезла в кровать.

— Господи, пусть на этот раз все получится как надо, — сказала я. — Я Тебя очень прошу.

А когда я заснула, мне приснился мой любимый сон, про двух человечков, которых я сделала самыми первыми, про тряпичную куколку с цветами и про человечка из чистилок в зеленом джемпере, — про папу и про меня.

Папа держал меня за руку, и мы шли через поля, оставляя в траве след. Шли мы то влево, то вправо. Иногда я шла впереди, а иногда папа. Я задавала ему вопросы про Красу Земель, про то, как оно там будет, а потом он сказал:

— Мы уже здесь, Джудит. Больше можешь не спрашивать.

И я огляделась и поняла, что так и есть. Впервые вокруг все было не понарошку, а по-настоящему — настоящая трава, настоящее небо, настоящие деревья, а потом я посмотрела вниз и поняла, что мы не куклы, мы — это мы, и это было просто замечательно.

Солнце розовым светом ложилось нам на лица, тени наши удлинились. Я говорила, а папа слушал, а еще он смотрел на меня, и это тоже было замечательно. Но через некоторое время он вдруг заговорил еще до того, как я закончила, и стал отвечать совсем не к месту, и я поняла, что говорит он не со мной. И тогда я пригляделась и поняла, что это не я, и стала гадать, кто же тогда я и где я сейчас, если я не там, ведь, несмотря ни на что, я по-прежнему прекрасно все видела и слышала.

Я видела, как два человечка идут по высокой траве. Они становились все меньше и меньше, а потом взялись за руки и побежали. Я кричала им вслед, но они меня не слышали. Я была большой, а они маленькими, и они убегали все дальше. И тогда мне очень-очень захотелось тоже стать маленькой, но я поняла, что этого не будет, никогда.

Они спустились к реке, где солнце уже стояло совсем низко и сновали стрижи, и там, между водой и гаснущим солнцем, я потеряла их из виду.

Восьмого января папа поднялся в мою комнату. Лицо у него было другое, и я сразу поняла: что-то случилось. Он сказал:

— Забастовка закончилась. Майк мне только что позвонил.

Я очень удивилась и даже не придумала, что сказать. Он вышел, а я все смотрела на то место, где он стоял. А потом подняла половицу, достала дневник. И написала: «Произошло последнее чудо». А потом написала: «И ЗДЕСЬ ЧУДЕСАМ КОНЕЦ».