Коловрат. Вторжение - Алексей Живой

– Ну? – прошептал Юрий едва слышно. – Что дальше было?

– Вскочил твой сын, княже, опрокинув кубки с вином, уже броситься хотел на хана татарского, невзирая на охранников. Но вдруг спокоен сделался, словно вспомнил советы твои да боярина Святослава, что рядом сидел ни жив ни мертв. Встал посреди шатра, руки на груди скрестил и спокойным голосом ответил Батыю, что не пристало русским князьям, помазанникам божьим, своих жен всяким собакам на блуд водить.

Отвел глаза в сторону сотник, а затем и вовсе их в пол опустил. Договорил же речь свою, уже вовсе не глядя на Юрия.

– Рассвирепел Батый и велел тут же Федора на дворе разрубить на части, бросив псам. И боярина Святослава вместе с ним. А меня, что смотрел на все это в ужасе, пощадил – лишь помяли меня татары маленько. И велел отправиться в Рязань с вестью о сыне твоем, княже, и ждать его скоро в гости со всем войском. Всех, кто был со мной, тоже казнили, оставив лишь двоих провожатых. Вот я и здесь. Прости, что принес тебе весть горькую.

– В гости, говоришь, – тихо произнес Юрий Игоревич, но голос его зазвенел, вдруг окрепнув: – Нам таких гостей не надобно. Мы их метлой погоним от границ своих, а сюда не пустим. Евпатий…

Он метнул гневный взгляд на воеводу, словно хотел приказать что-то, но вдруг осекся и кликнул слуг.

– Где Евпраксия? – обратился Юрий к одному из доверенных слуг, что дежурил у дверей и явился по первому зову.

Услышав напряжение в голосе князя, Коловрату вдруг показалось, что не он один думал о том, что Евпраксии угрожает опасность. Впрочем, Юрий мог беспокоиться о другом, – чтобы весть о кончине мужа не достигла ее ушей раньше, чем он сам сообщит ей об этом.

– К заутрене ушла, – сообщил ему слуга, – в Борисоглебский собор, вместе с няньками и наследником.

– С наследником? Одежу мне, быстро, – приказал князь и, когда слуга вышел, обернулся к воеводе. – Вот что, Евпатий, со мной пойдешь в собор. Надо Евпраксию встретить с заутрени и проводить в кремль. Люди с собой есть?

– Есть дюжина ратников, – кивнул Коловрат.

– Еще моих охранников две дюжины возьми и следуй за мной, – приказал князь, которому уже принесли алую меховую накидку. А выходя из зала, добавил вполголоса: – Неспокойно мне. Как бы чего не вышло.

Евпатий задержался в дверях и посмотрел на убитого горем сотника.

– Иди домой с богом, Еремей, князь тебя не винит. Да и не до тебя сейчас уже. Завтра призову – поговорим.

И вышел вслед за князем, не дожидаясь ответа.

Утренняя Рязань уже наполнилась шумами – город вставал рано. С первыми лучами солнца в нем начинала бурлить жизнь. Особенно в Столичном городе, куда они въехали, миновав еще сонный Средний. Туда-сюда сновали мастеровые, скрипели полозьями сани с товаром, опоздавший люд спешили на службы в церкви. Охранникам Евпатия то и дело приходилось конями прокладывать дорогу князю. Юрий ехал молча, насупившись, переживая горе в сердце своем и не желая говорить об этом ни с кем, даже с Коловратом. И тот помалкивал, уважая желание князя. Тяжело ему приходилось. Потерять сына – тяжкое горе. Любой мог впасть в уныние. Но князь Рязани не мог. Ведь сколько всего еще предстояло ему, вот и заглушал он рвущийся из души стон. Но нелегко ему это давалось, ох нелегко.

Вскоре они уже миновали Спасские ворота, повернув направо по запруженной народом улице. А когда подъезжали к Борисоглебскому собору, чей величавый купол над главной башней по золотому блеску было видно издалека, Коловрату показалось, что он заметил какое-то движение наверху. Как раз в той самой массивной башне, возвышавшейся над центром собора. В ней было много сводчатых окон. Одно из них вдруг со звоном растворилось. Да так сильно, что створки ударились о стену и осколки со звоном посыпались вниз. А еще через мгновение он увидел, как на подоконник вступила женщина, держа на руках малолетнего сына. Она замерла на краю, словно вдруг в последний момент передумала. С изумлением Коловрат узнал в ней красавицу Евпраксию, которая прижимала к груди княжеского наследника.

– Господи, – пробормотал воевода, пуская коня вскачь, – что она задумала?

Князь, бросив взгляд в ту же сторону, с криком устремился за ним.

Евпраксия меж тем все стояла на краю, словно молилась, прощаясь со всеми перед прыжком в бездну. И в то же время не решаясь сделать последний шаг в жизни. Коловрат стал кричать ей на скаку и махать руками, чтобы опомнилась, Юрий тоже кричал позади него изо всех сил. И она их услышала. Даже подняла голову. Но вдруг, показалось Евпатию, сзади мелькнула чья-то тень, и княжна качнулась вперед. Сорвалась с подоконника и с криком устремилась вниз, не отпуская от груди младенца. Пролетев с высоты собора немалое расстояние, княжна вместе с жутким звуком рухнула на припорошенные снегом камни мостовой прямо перед главным входом. На глазах у Евпатия и Юрия, что едва успели осадить коней.

У обоих захватило дух от того, что они увидели. Юная красавица Евпраксия лежала перед ними в луже крови, придавив собой ребенка. Оба были мертвы. Князь с воплем соскочил с коня и упал на колени рядом с мертвой девушкой. Он протянул к ней руку и, не веря глазам своим, дотронулся до ее размозженной головы, а потом до мертвого тельца наследника. Вдруг отдернул ладонь и даже вскрикнул, увидев на ней алую кровь. А затем зарыдал в голос и упал на камни, стуча по ним кулаками.

Из собора, прервав службу, повалил народ, но увидев, что стряслось, в безмолвии окружил место кончины молодой княжны. Стон разнесся над Борисоглебским собором[18]. Коловрат, потерявший дар речи, в ужасе смотрел, как собирается толпа, и переводил взгляд то на рыдавшего князя, что обезумел от горя, то на все прибывавших людей.

– Прости меня, княже, недоглядел, – пробормотал он еле слышно, словно говорил сам с собой, и вдруг вспомнил про тень, что мелькнула в окошке. Эта мысль понемногу вернула ему здравый смысл.

«А ведь ей помогли умереть, – как-то отстраненно подумал Коловрат, глядя на лежащую в луже крови Евпраксию, – она ведь почти передумала, когда заметила нас. Богом клянусь. И с чего бы ей кончать с собой и сыном? Верно, кто-то ей рассказал про Федора. Да только кто мог знать раньше нас?»

Он вновь посмотрел на толпу и вдруг подумал, что убийца княжны мог быть еще в соборе. Хотя краем сознания воевода уже понимал, что за то время, пока все находились в оцепенении, многие вышли из Борисоглебского собора и растворились на близлежащих улицах. Евпатий все же поднял руку, подозвав Ратишу, и для очистки совести приказал оцепить все входы и выходы. Раздав несколько приказов и установив хотя бы подобие порядка на площади, он заметил, что рязанский князь больше не плачет. Юрий сидел на окровавленном снегу рядом с Евпраксией и наследником, молча смотря перед собой отсутствующим взглядом.

«Как бы умом не тронулся от горя, – начал переживать воевода. – Вот судьба – за один день всю родню потерял. Как мы жить-то будем тогда без князя?»