Тяжелые времена - Хиллари Клинтон

В этот день в Вест-Пойнте я не питала никаких иллюзий насчет того, насколько трудно было завершить эту войну. Но, учитывая все обстоятельства, я верила, что президент сделал правильный выбор и обеспечил нам все возможности, чтобы добиться успеха. Тем не менее задачи на будущее были огромны. Я смотрела на кадетов, заполнивших все места во вместительном конференц-зале. Они внимали своему главнокомандующему, который вел речь о войне, в которой многие из них вскоре примут участие. Я видела молодые лица, полные надежд, готовые встретить опасности ради того, чтобы сделать Америку безопаснее. Я надеялась, что мы определили правильные цели, которых мы достигнем вместе с ними. Когда президент закончил свое выступление, он шагнул в аудиторию, чтобы пожать руки, и кадеты столпились вокруг него.

Ричард Холбрук в глубине души был переговорщиком. В 1990-х годах, как он описал в своей захватывающей книге «Закончить войну», он блефовал, угрожал, умасливал, пил виски со Слободаном Милошевичем, — короче говоря, делал все возможное, чтобы только загнать сербского диктатора в угол и вынудить его сдаться. Однажды, в ходе очередного трудного раунда мирных переговоров, проводимых в Соединенных Штатах в Дейтоне, штат Огайо, когда Милошевич не желал уступать ни на дюйм, Ричард вместе с ним прогулялся по полному боевых самолетов ангару авиабазы Райт-Паттерсон. Это явилось напоминанием об американской военной мощи. Намек был прозрачен: либо пойти на компромисс, либо придется столкнуться с последствиями своего упрямства. Дипломатическое мастерство, проявленное в полной мере, дало свои результаты, и война, попытки прекратить которую казались безнадежными, закончилась.

В Афганистане Ричард хотел сделать то же самое, что и на Балканах: примирить стороны и путем переговоров прекратить конфликт. Он вполне осознавал, насколько это будет сложно. Он признавался своим друзьям, что это была самая трудная задача на протяжении всей его карьеры, которая изобиловала моментами из серии «Миссия невыполнима». Однако, как он с самого начала сказал мне, он был убежден, что стоило попробовать создать условия для мирного процесса. Если бы можно было убедить талибов (или же заставить их) отказаться от сотрудничества с «Аль-каидой» и примирить их с правительством в Кабуле, то было бы возможно обеспечить мир, и американские войска могли бы спокойно вернуться домой. В конце концов, несмотря на всю степень влияния Пакистана, США и других государств на ситуацию в Афганистане и их роль в ее развитии, это не была война между какими-то странами, это была война между афганцами за определение будущего своей страны. Ричард как-то заметил: «В каждой войне такого рода всегда есть возможность для тех, кто хочет вернуться к родному очагу».

История свидетельствует о том, что повстанческие движения редко заканчивают войны церемонией капитуляции на палубе военного корабля[38]. Они, как правило, сходят на нет в результате настойчивых дипломатических усилий, стабильного повышения уровня жизни населения и непоколебимого упорства тех, кто стремится к миру.

Во время моих прежних бесед с Холбруком о возможностях политического урегулирования афганского конфликта мы рассматривали два варианта решения проблемы: либо в результате инициативы «низов», либо в результате действий «верхов». Первый вариант был более простым, он не вызывал существенных затруднений. Имелись весомые основания полагать, что многие талибы из числа простых людей не разделяли идеологии движения «Талибан». Они были фермерами или сельскими жителями, которые присоединились к повстанцам из-за стремления обеспечить себе стабильный доход и уважение в стране, охваченной бедностью и коррупцией. Если бы им была предложена амнистия или какие-либо другие меры поощрения, многие боевики могли бы добровольно бросить оружие и вернуться к мирной жизни, особенно в случае нарастающего военного давления со стороны группировки ВС США. И если можно было бы склонить к такому шагу значительное число талибов, то в повстанческом движении остались бы в основном лишь экстремисты из числа фанатиков, справиться с которыми правительству в Кабуле было бы гораздо проще.

Второй вариант был более рискованным, но потенциально более убедительным. Лидеры талибов были религиозными фанатиками, которые занимались войной практически всю свою жизнь. У них были тесные связи с «Аль-каидой», с пакистанскими разведывательными службами, и поэтому они испытывали глубокую неприязнь, на уровне подсознания, к режиму в Кабуле. Вряд ли их можно было убедить прекратить боевые действия. Но, оказавшись под определенным давлением, они могли бы осознать, что вооруженная борьба была бесполезной и что единственным путем к какому-либо участию в общественной жизни Афганистана является путь переговоров. Несмотря на все проблемы, с которыми он столкнулся, Ричард считал, что нам следовало придерживаться одновременно обоих вариантов действий, и я была с ним согласна.

В марте 2009 года в стратегическом докладе Риделя были одобрены усилия по восстановлению страны посредством инициативы «низов», при этом была отвергнута возможность организации мирного процесса в результате действий «верхов». В докладе было заявлено, что «лидеры талибов не склонны к примирению, и мы не можем рассматривать вариант с их участием». Тем не менее в докладе были изложены некоторые основные принципы, которые могли бы послужить важными ориентирами для обоих вариантов. Принцип примирения предполагал, что боевики должны сложить оружие, отказаться от сотрудничества с «Аль-каидой» и принять конституцию Афганистана. И примирение не должно было означать отказа от достигнутого в Афганистане прогресса в области обеспечения гендерного равенства и прав человека и возврата к реакционной социальной политике.

Это был как раз тот вопрос, в отношении которого я весьма беспокоилась еще с тех времен, когда я была первой леди, и вплоть до моей работы в сенате. После падения режима талибов в 2001 году я работала с другими женщинами-сенаторами, стремившимися поддержать созданный первой леди Лорой Буш Американо-афганский женский совет и другие программы для афганских женщин, добивавшихся новых прав и возможностей. Когда я стала государственным секретарем, я настаивала на том, чтобы во всех наших проектах развития и политических планах относительно Афганистана учитывались потребности и интересы афганских женщин. Создание широких возможностей для женщин являлось не только моральной проблемой, это было также жизненно важно для экономики и безопасности Афганистана. Хотя жизнь оставалась для большинства афганских женщин трудной, мы все же видели некоторые обнадеживающие результаты. В 2001 году продолжительность жизни женщин в Афганистане составляла всего сорок четыре года. К 2012 году она увеличилась уже до шестидесяти двух лет. Показатели смертности матерей, новорожденных и детей в возрасте до пяти лет существенно снизились. Почти 120 тысяч афганских девочек в эти годы окончили среднюю школу, 15 тысяч девушек были приняты на учебу в университеты, почти пятьсот женщин вошли в профессорско-преподавательский состав высших учебных заведений. Эти цифры были просто поразительными, если учесть, что в начале XXI века они были близки к нулю во всех областях.