Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая

что, можешь починить все, что у меня сломано?..

– Здесь трещина, – сказал Ян. – Нужен столярный клей. И время.

У них не было ни того, ни другого.

Ян застыл у вешалки, растерянно глядя на Аню. Она опустила глаза и стала молча ставить обувь обратно на полку, вернувшуюся на место. Ян сел рядом с ней на корточки и стал помогать ей. Поставил на верхний ярус розовые сандалии («двадцать девятый размер» – прочел он на подошве) и привалился к стене. На двери было большое зеркало. Ян посмотрел в него и увидел Анино отражение: она сидела в окружении десятка разных ботинок и как раз взяла в руки какие-то туфли, собираясь поставить их на место, но увидела взгляд из зеркала и тоже посмотрела. Они замерли, и туфля в Аниных руках нагрелась, стала скользкой от вспотевших ладоней и упала. Ян поднял ее и поставил на полку.

– 4–

– Гдже ест твое сэрце, о, гдже ест твое глупе сэрце…[96]

Ян отставил гитару и опустил глаза.

– Новая песня?

– Не слухай мне…[97]

Он поднес зажигалку к трубке и закурил. Потом выпустил в воздух несколько крупных колец дыма.

– Ты знаешь, что, когда мы курим, в этот момент боги лучше слышат наши желания?

Аня встала и обошла его со спины.

– Жаль, что это нам не поможет.

– Не смей ни о чем жалеть.

– Даже об этом?..

Аня открыла окно и закурила. Она уже уложила Иду – на этот раз в детской, чтобы оставить свободной большую кровать.

– Ты правда любишь меня?

– Так. Это правда.

Они провели вместе весь день, и сейчас, глядя на посеревшую улицу за окном, Аня находила эту серость неуместной и неумолимой – как слова Яна, как его приближающийся отъезд. Все одновременно рассыпа`лось и вставало на свои места. Аня начала понимать, что ничего не изменится: Ян уедет, а вешалка в коридоре останется сломанной. Стоя у окна и затягиваясь сигаретой, Аня будто затылком видела этот вывернутый дюбель. Ей казалось, что это не вешалка, а какое-то старое домашнее животное, безмолвное, как черепаха с лопнувшим панцирем. Но нет ни столярного клея – закрыть деревянную трещину, ни медицинского – стянуть что-то другое, внутреннее.

– А вешалку можно починить, если в трещину воткнуть что-то? Ну, щепочку там, или бумажку. Может, тогда дюбель будет держаться?

Ян странно взглянул на нее, дернул плечом и стал собираться.

– Подожди.

Аня подошла к нему вплотную, не давая зачехлить гитару.

– Уже пора выходить?..

Вместо ответа Ян схватил ее на руки, и понес в комнату, и раздел. Он входил в ее тело, а Ане казалось, что в дверном проеме стоит Рута и держит в руках пузырек с серной кислотой. Ян целовал Ане грудь, живот, бедра, а Рута подходила к кровати, на ощупь, в темноте, вытягивая руки вперед. Аня кончила, дрожа всем телом, и тут же кончил Ян, и простынь стала мокрой, и Аня испугалась, что влага сейчас зашипит, растворяя их тела и разъедая прутья кровати. Она встала, чувствуя себя наполовину растворенной, и тихо сказала:

– Я поеду с тобой.

– Будешь ночевать в аэропорту?

– Да.

– А дети?..

– К утру вернусь. Если что, Лиля позвонит.

– Естещь шалона[98].

– Да.

Ян сидел на кровати и смотрел на дымящуюся простынь.

Аня прошла в коридор, включила в ванной свет. Луч упал на стену, осветив бабочку.

– «Anaea nessus», – беззвучно сказала Аня.

* * *

Они лежали на вершине холма Тишины и смотрели в черно-белое небо.

– Долина бабочек, – сказал Ян.

– Красиво, – сказала Аня и вытянула руку. С неба слетел маленький белый лепесток, похожий на шелуху штукатурки, и упал ей на руку. На том месте, где он был раньше, образовался голубой просвет, сквозь который протянулся узкий блестящий луч. Луч ложился чуть выше Аниного живота.

– Смотри, – улыбнулся Ян и поцеловал луч. – Твое солнечное сплетение теперь солнечное во всех смыслах!

Аня рассмеялась. Они лежали совершенно голые, если не считать того, что на разные части тела то и дело опускались бабочки, словно черные пятна. Это было щекотно, и Аня без конца смеялась, и тогда бабочки вспархивали и поднимались в воздух. Черно-белые пятнашки продолжались без конца.

– Отрадно слышать твой смех, – сказал Ян. – Вот куда нужно приходить, когда жьле[99].

– Значит, сюда можно?

– Можно.

– Ну и то хлеб. Ай, смотри, куда уселась!

– Эй, я ревную! – Ян положил руку Ане на лобок, и бабочка улетела. Он спустился ниже. – Никогда… Никому… Не позволю… Тебя… Касаться…

Он накрыл ее тело собой, входя глубже и глубже с каждым словом. Аня закрыла глаза и запрокинула голову, только тихо повторяя:

– Anaea nessus, anaea nessus, anaea nessus…

* * *

У входа в аэропорт Ян прижимал к себе Аню. Оба пытались подобрать какие-то слова, но слов не было, один зарождавшийся в горле звук перехлестывался другим, и они были неправильными, не теми. Все было не так и как-то странно – черное небо, заполненное гудящими звуками, блеклый холодный парапет, к которому Ян прислонился спиной, светящаяся вывеска «Домодедово».

– Мне кажется, мы можем простоять так всю ночь, – сказала Аня, не поднимая головы.

– Можем, – ответил Ян. – Но сначала надо пройти регистрацию.

После регистрации он сбросил с себя тяжелую ношу и шел быстро, пружинистыми энергичными шагами. Он насвистывал какую-то мелодию, а потом начал тихонько напевать ее:

– Самара-городок, беспокойная я-а-а…

– Беспокойная я, а-а-а, успокой ты меня![100] – подхватила Аня, слегка пританцовывая на ходу.

Когда-то эту песню пела Ане мама, рассказывая, что это была любимая песня ее мамы – бабушки Тани, которая умерла очень рано, задолго до рождения Ани. У бабушки Тани был рак кости.

– Самара-городок… – напевал Ян. Аня вспомнила, как мама рассказывала, что бабушка Таня была запевалой и работала на свадьбах. Мама часто говорила, что голос Ане достался именно от бабушки.

– Беспокойная я, а-а-а… – подпевала Аня. Рак у бабушки Тани обнаружили очень поздно, уже на четвертой стадии. До этого просто лечили бесконечные переломы – рук, ног, копчика… Бабушка умерла от стеклянной болезни.

– Давай присядем, – предложил Ян, увидев кафе.

Аня кивнула, и они подошли к стойке. Ян взял два кофе.

– Лед, – сказала Аня. – Можно мне лед?

Бармен насыпал из автомата полный стаканчик бесцветных кубиков.

Аня и Ян сели за столик и молча смотрели друг на друга.

– Что будет дальше? – спросила Аня, не выдержав напряжения. Ян сделал какое-то движение губами, будто хотел что-то сказать, но передумал и промолчал.

Аня сняла со своего картонного стакана крышечку и бросила в кофе