Ловушка памяти - Надежда и Николай Зорины

Сначала я думал повеситься. Но представил, как буду выглядеть висящим на трубе в черном костюме, белой рубашке и галстуке, понял, что стану выглядеть не трагично, а комично: этакий висящий, слегка покачивающийся официант. И потом гримаса висельника не вызывает сочувствия, только отвращение – таких и хоронить-то стараются в закрытом гробу, чтобы не вызвать тошноту у собравшейся публики. Я понял: смерть через повешение – не моя смерть, такой способ мне не подходит. Моя смерть должна вызывать ужас, боль и раскаяние. Нет, не раскаяние даже, а желание последовать моему примеру, невозможность жить дальше. Моя смерть должна испугать, но не отпугнуть.

Окно – вот мой способ. Шаг в пустоту, несколько секунд безумного полета – и конец. Кровавый конец: расплывающаяся лужа из-под моего затылка, сломанная ветка березы над головой, кровоточащая свежим соком, синее весеннее небо в моих удовлетворенных, распахнутых глазах. Я постараюсь напоследок улыбнуться – улыбка выйдет зловещей и одновременно призывной. Улыбка застынет, закаменеет, и вряд ли патологоанатом сможет с ней справиться, я и в гробу буду вот так улыбаться и манить за собой.

Жаль только, что когда ей позвонят из милиции, тело мое уже уберут, во всей моей мертвой красе она меня не увидит, разве что выпадет счастливый случай, Женечка как раз в тот момент решит зайти домой – в бывший свой дом – за какой-нибудь забытой в суете сборов вещью. Но не страшно, если и не выпадет случая. Останется стол на двоих и кассета в магнитофоне, и целомудренно присыпанное песком место гибели. Она его сразу узнает, споткнется, пошатнется, упадет на колени в пахнущий кошками песок и станет вымаливать у меня прощения. Но я не прощу. Она станет рыдать, широко растягивая рот, – помада размажется, тушь потечет, в пудре сделаются некрасивые проплешины, а я ей шепну, шелестя мертвыми листьями сломанной мной березы: ты тоже умрешь, я заберу тебя с собой. И тогда она завоет, завоет… уже по себе. И будет выть, уткнувшись лицом в песок, до тех пор, пока милицейский лейтенантик, утомившись представлением, не возьмет ее за локоть, сплюнув в сторону, мол, довела до смерти, сука, а теперь спектакль разыгрывает, и притворно сочувственно не начнет уговаривать успокоиться.

Все будет так. Я тебе отомщу. Я добьюсь твоих слез. Я добьюсь твоей смерти. Все будет именно так. Я выбираю окно. Прощай, Женечка, скоро свидимся! Он рассказал, подсказал, обещал…

Поспешный щелчок, голос умер. Вернее, его убили, поскорее постарались убить.

Смерть во мне растерялась, не понимая, что ей делать дальше. Кто должен умереть? Я должен умереть? Я должна умереть? Я – это кто?

– Дина!

Женечка – чья жена?

– Дина!

Прощай, скоро свидимся – с кем?

– Дина!

– Я должна знать, что дальше! Включите магнитофон, включите, включите!

– Я расскажу тебе, что было дальше.

Нога мерзнет, пятку саднит. Дядя Толя с перекошенным зловещей радостью лицом держит меня за плечи.

– Ты немного сейчас не в себе, но это ничего. – Он улыбается, улыбается… – Так даже лучше. – Он все улыбается. Да он меня ненавидит! Он меня любит, как любят любовницу… – Я расскажу тебе, что было дальше. – Закрыть глаза и не видеть его улыбки… Кажется, он хочет меня убить… – А дальше было вот что. – Закрыть глаза и не увидеть, как он меня убивает… – Дальше он умер, тот человек. Сделал в точности так, как говорил. «Прощай, скоро свидимся» – это про меня с мамой и Юлей… – Я почему все знаю – после его самоубийства ко мне пришли из милиции. Тот человек был моим пациентом. По недосмотру его отпустили в пробный отпуск, вот тогда-то все и произошло. Я не хотел, чтобы он умирал, мы с твоим отцом не хотели, вышло случайно, но… Мы тогда поняли, что сделали великое открытие. Твой отец его сделал. Это было три года назад, почти три. А теперь он отказывается… Ты должна мне помочь, нам всем помочь, другим несчастным помочь, тем, кому смерть – избавление. Ты умная девочка, великолепный медиум смерти, и потому… Видишь, я с тобой откровенен, предельно откровенен. Словами его не убедишь. Нужно действие и ты… это действие сделаешь, ты запустишь механизм.

– Что я должна сделать? Я не понимаю.

– Пока тебе и не надо понимать. Сначала ты должна убедиться, что делаешь благое дело, поддерживаешь великое открытие, помогаешь ему выжить. Ты будешь просто приходить ко мне, как раньше, а я буду показывать тебе смерть. Тебе ведь нравится играть в смерть, правда, Дина? Не мотай головой, я знаю, нравится. Но видишь ли, в чем заключается сложность. Теперь, я думаю, твой отец запретит тебе у меня появляться, обстоятельства сложились так, что… Но мы с тобой договоримся на такое время, когда его не будет дома, ты будешь приходить тайно.

– Тайно не получится. Димка…

– Придумай что-нибудь, ты ведь умная девочка. Тем более, в подобной ситуации ты уже была, я знаю, что маму в больнице ты навещала втайне от домашних. Что ты тогда придумала? Баскетбольную секцию? Вот и сейчас что-нибудь в таком же роде изобрети. Сможешь?

– Постараюсь, – сказала я не очень уверенно. – Когда мне приходить в следующий раз?

– Послезавтра, в три. Если возникнут какие-то изменения, я тебе позвоню. С двух часов дежурь у телефона, чтобы трубку не взял твой брат. Договорились?

– Договорились.

– Вот и хорошо. И помни: теперь это наша с тобой тайна, никому рассказывать о ней нельзя.

Если бы я тогда рассказала! Димке, папе, школьной учительнице, соседке, дворнику, продавщице в магазине, где мы покупали хлеб… кому угодно! Не пришлось бы мне сейчас повторять, повторять, до одури повторять свою спасительную фразу о том, что мы просто снимаем кино. Да никакого кино мы бы не снимали! Но я не рассказала. Я все сделала так, как просил дядя Толя. Я приходила к нему почти каждый день – изучала науку смерти, убеждалась в полезности смерти, приобретала навыки смерти. И мне нравилось изучать смерть.

Почему я не рассказала никому? Почему не рассказала Димке? Ему тогда можно было рассказать – он еще не понимал, что убивать ему нравится, несчастные случаи ведь были только для моего спасения, не ради убийства. Понимание пришло к нему позже, когда он подслушал… когда он украл… Я хотела сказать именно ему, но почему-то не сказала.

И потом не сказала, когда дядя Толя… когда я узнала, в чем состоит моя роль. А состояла она в том, чтобы выкрасть разработки отца из компьютера, а потом… потом его убить. Я отказалась. Видно, он меня недостаточно обработал. Да и можно ли человека до такой степени обработать? И тогда дядя Толя дал мне прослушать кассету, где я под гипнозом рассказываю о… несчастных случаях. И предложил выбрать. Выбирать мне нужно было между папой и Димкой.

Сейчас-то мне ясно, что никакие мои откровения доказательством в суде являться не могли бы, а тогда… Тринадцатилетний ребенок, конечно, таких тонкостей понять не был способен, я испугалась, смертельно испугалась. Я не знала, что мне делать, – я не могла убить отца, я никого не могла бы убить, а папу…