Опасные небеса - Владимир Корн

На этот раз голос принадлежал человеку, выглядевшему страшим в баркасе, и по возрасту, и по положению.

– Мы успели к вам, капитан, а они нет, – продолжил он. – Но тех, кто остался внизу, уже не спасти. Посмотрите и убедитесь сами.

И верно: внизу мелькали стремительные тени. Движения гнипельсов казались грациозными, но господи, как же отвратительны они сами! Хорошо было видно, как парочка из них скользнула в трюм, и через несколько мгновений вода над ним окрасилась в бурый цвет.

«Возможно, это и есть Аднер, – вздрогнул я. – И его действительно уже не спасти».

– Капитан, – окликнули меня с лодки, державшейся в отдалении от всех. – Тут еще один ваш есть, только он говорить не в состоянии. Может быть, он и есть?

Над бортом лодки показалось лицо Берни Аднера, все в крови, он слабо поднял руку, после чего лицо снова скрылось из виду.

Я взглянул на Адеберта Кеннета. С ним явно что-то не то: он был в сознании, когда мы плыли к баркасу, но Берт даже не пытался мне помочь, вися в руках безвольной куклой.

– Не жилец, – перехватив мой взгляд, едва слышно произнес все тот же дед, седой, морщинистый, с клочковатыми бровями и хрипловатым, почти сиплым голосом. После чего обратился к своим людям: – Гребите к берегу, но осторожно – баркас перегружен. Не хватало нам еще самим ко дну пойти, когда эти твари собрались со всех окрестностей.

На прощание я посмотрел в воду. Туда, где утонули, исчезли, растворились все мои надежды, планы и мечты. Туда, где лежал на дне «Небесный странник».

Мы сидели за грубым дощатым столом, прикрытым от палящего солнца полотняным навесом, и пили вино. Красное крепленое вино, сладкое до приторности, заедая его мелкой, величиной с палец соленой рыбешкой и кислым черным хлебом. Странное сочетание, но мне оно казалось очень вкусным – ничуть не хуже тех изысканных блюд, которыми нас постоянно потчевал на «Небесном страннике» Амбруаз Эмметт. Пили и разговаривали.

Мой собеседник, Ганей Кавел, тот самый старик, первым добравшийся на баркасе до места крушения «Небесного странника», отрезал от ковриги величиной с доброе тележное колесо тонкий ломоть. Затем аккуратно уложил на него пару светлых, с темными спинками рыбок так, что голова одной оказалась рядом с хвостиком другой. Налил вина в стакан мутно-зеленого стекла почти до краев, отпил из него пару глотков и откусил от бутерброда чуть ли не четверть, заедая. Кусал он немного странно, правой половиной рта.

«Наверное, именно там у него сохранились коренные зубы», – решил я, берясь за нож, и пододвигая к себе ковригу.

– Вкусно? – по-моему, уже в третий раз поинтересовался у меня Кавел.

И я в очередной раз кивнул – вкусно!

– Вот так и в жизни случается: от совмещения порой неожиданных вещей получаешь особое удовольствие.

«Вот только не надо мне всяких силлогизмов от доморощенного философа, не для этого собрались», – но морщиться или проявлять свое неудовольствие любым другим способом мне и в голову не пришло. Как бы там ни было, только благодаря этому старику мы и спаслись. Те, кто смог спастись, а таких было двадцать восемь из тридцати девяти, что вылетели с острова Неистовых ветров.

– Когда я увидел, что корабль заходит между этих скал Проклятых, так сразу и дал команду спустить на воду баркас и грести туда.

– Проклятых, вы говорите? Наверное, и какая-нибудь легенда, связанная с этими скалами, имеется? – вспомнил я наш разговор на мостике корабля.

– Возможно, и есть. – Гавел выглядел явно недовольным тем, что его перебили, когда он в очередной раз поведывал о своей прозорливости. – Только мне она неведома.

– Но место там проклятое, это точно, – продолжил он, после того как вновь выпил и закусил. – Коралловое море близ Альвенды – сплошная мель, вы сами уже могли в этом убедиться. Но меж скалами глубина неимоверная, хотя, конечно, и не Энстадская бездна. Твой корабль и нашел себе последнее пристанище на самом ее краю. Так вот, нет там в округе никакой морской живности, и даже гнипельсы редко туда заплывают. Недалеко крутятся, но туда ни-ни.

«Что им там делать, если живности нет?»

– Да и на самих скалах птицы не селятся.

«Это даже мой навигатор заметить успел».

– Хотя здесь, на Дюгоне, бывают периоды, когда шагу не сделаешь – птицы начинают яйца нести да птенцов высиживать. А вот поди же ты: на скалах столько места, но ни одна из них там гнездо себе не совьет, и даже просто не опустится. И еще странность имеется: когда сильная гроза, обязательно молнии в одну из них бьют, а уже затем от нее на другую перекидывается, сам видел. Как будто Создатель до сих пор на них гневается и все позабыть им их грех не может.

– А какой грех-то?

– Да разное говорят, – уклончиво ответил Гавел. – Кто что. Но, видать, большой был грех за ними, если Он, – тут старик посмотрел вверх, на прикрывавший нас от зноя навес, под которым мы сидели, – до сих пор не прощает. Не повезло вам, капитан Сорингер: пройди вы стороной, даже рядом с одной из этих скал, и ничего бы с вашим кораблем не случилось.

«Это точно, что не повезло, – прошло уже пару дней, но боль от потери „Небесного странника“ нисколько не утихла. – Поток хороший между ними был, – и я едва не плюнул от злости. – Там и еще один имелся, нисколько не хуже, и в стороне от этих действительно проклятых скал. Но ведь к нему необходимо было забираться выше в небо, а там холодно, а зачем морозиться, если этого можно легко избежать? Или плюнул бы я на тайну привода Аднера, и пошел бы под ним».

– Сначала я решил отправить туда один баркас, – в который раз уже за время, что мы находились на острове Дюгонь, пришлось мне выслушивать подробный рассказ Гавела. И только сейчас мне пришло в голову: как он вообще здесь оказался, этот баркас? Для здешних мелей – почти корабль. Неужели его доставили сюда на летучем корабле?

– Нет, – охотно пояснил Гавел. – Там, от северной оконечности острова, существует проход до самого Виридиана. Узкий, извилистый, но проходимый. Под парусом, конечно, по нему не пойдешь, ну а на веслах вполне. Вероятно, существует разлом, потому что глубины та-а-м!

Последнее слово он протянул, как бы давая знать, что глубины действительно знатные. То, что нам придется застрять здесь надолго, меня не беспокоило. Еще в первый день, едва ли не сразу, как только мы попали на Дюгонь, Гавел развеял все мои опасения.

– Есть связь с остальным миром, – чуть ли не с гордостью заявил он.

– Голубиная, что ли?

– Нет, – и Гавел указал на вершину единственной имеющейся на Дюгоне горы, как будто там я что-то должен был увидеть.

Гора как гора, не слишком высокая, но и не сказать, чтобы совсем уж холм.

– Ровно в полдень на нее поднимается человек, чтобы с помощью гелиографа передать в Чиом, что у нас все нормально. Или не нормально, от чего пока Создатель миловал. Ну а дальше уже по цепочке до самого Банглу. А от Банглу уже действительно с Монтоселом голубиная почта есть.