Тысяча бумажных птиц - Тор Юдолл

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Вот откуда у Хлои все эти картинки на стенах.

В их разговоре нет никакой логики… У Джоны онемело лицо. Он даже не чувствует ладошку Милли, прижатую к его щеке.

Он видит, как шевелятся ее губы. Она пытается что-то сказать, но получается лишь одно слово:

– Пожалуйста.

Г.Б. 31.03.06. Широкая аллея

Замри, не шевелись. Пусть каждое

из пяти чувств

откроется миру…

каждая клеточка, каждый нерв.

Сперва прорывается только

зеленое острие,

как обещание, как надежда.

Дерзновенный порыв

к свету солнца,

по которому истосковалась душа.

Вот он, пробился из-под земли –

самый первый

весенний крокус.

1. Подрезать розы.

2. Мульчировать клумбы.

Расцвело более 100 000 нарциссов.

Они как солнечное варенье, разлитое по земле…

Цветы мерцают в бледнеющем свете заходящего солнца. День растворяется в сумерках, вечер как нежный любовник. Гарри закрывает записную книжку, убирает в нагрудный карман и идет к озеру. Ветер разносит пыльцу. Кажется, воздух подернут дымкой. Гарри подходит к тсуге канадской, Tsuga canadensis. Ее другое название – плакучий гемлок, и Гарри вдруг с удивлением слышит тихий плач, исходящий от вечнозеленых ветвей. Плач становится громче, листья словно содрогаются от рыданий. Раздвинув нижние ветки, Гарри видит Милли, сгорбившуюся на скамейке.

– Солнышко, не надо плакать.

Она горбится еще сильнее, словно пытается стать совсем крошечной и исчезнуть совсем. Пригнувшись, Гарри заходит под полог ветвей и садится рядом с Милли. Глаза не сразу привыкают к темноте.

Он берет Милли за руку и ждет, когда она заговорит сама. Он хорошо знает эту скамейку: «Где бы мы ни были в мире, здесь остается частичка нашей любви, которую мы сотворили в Англии». Интересно, думает Гарри, что стало с этой влюбленной парой? Они по-прежнему вместе или уже успели расстаться, разрубив узел горечи и взаимных обвинений?

– Я три раза ходила к Хлое, – говорит Милли сквозь слезы. – Я ей говорила, но она не слушала.

– Она взрослая, рациональная женщина. Она тебя просто не слышит…

– Но она ни в чем не виновата.

Свет, проникающий в их сумрачное убежище сквозь листву, ложится пятнами на лицо Милли – заплаканное, по-детски наивное. Гарри наклоняется к ней.

– Ты помнишь, что произошло?

– Только кусочки. – Она вытирает нос рукавом. На рукаве остается серебристая дорожка. – Но как мне ей помочь? Ты говорил, что со временем все забывается. И что я не могу ничего изменить. – Она сердито встает. – Я не хочу быть беспомощной и вообще ни на что не способной. Я люблю эти сады, но мне нужны настоящие друзья, мне нужны…

– Милли, разве ты не понимаешь? Если ты начала вспоминать, значит – ты сможешь уйти.

Теперь он не видит ее лица. Видит лишь силуэт в темноте.

Ее голос звучит так тихо, что ему приходится напрягать слух.

– И что потом?

Гарри кажется, что сейчас у него разорвется сердце.

– Я уверен, там есть и другие дети. У тебя будет с кем поиграть…

Нет, вы посмотрите. Кем он себя возомнил? Как будто он знает, что станет с Милли. Как будто он не бредет наугад в темноте, как и все остальные.

Милли неохотно садится снова на скамейку. Она пристально смотрит на Гарри, ищет в его лице все, что так сильно ее пугает, но видит только хорошего друга. Она вспоминает миллионы вещей, которые утратила навсегда. Их уже не вернешь. Она начинает понимать, что мир устроен несправедливо.

Он сжимает ее руку.

– Ты помнишь, как это было? Тебе нужно собрать свои воспоминания по кусочкам. Какого цвета было небо в тот день, что ты делала…

– Мама пошла поменять брату подгузник. Мы договорились, что встретимся через час.

– Где?

– В оранжерее.

– В какой именно? Давай, Милли, тебе надо вспомнить. Переживи заново этот день. И на этот раз я не стану вмешиваться.

– Ты пойдешь со мной?

– Не глупи, солнышко. – Он сосредоточенно разглядывает свои руки. Он знает, что если посмотрит на Милли, ее надежда его сломает. – Мы даже не знаем, получится что-нибудь или нет. Вдруг я тебе все испорчу…

Она пытается заглянуть ему в глаза.

– Но ты мне поможешь?

– Конечно. – Его древние глаза полны слез. – С чего все началось?

Она пожимает плечами.

– С чистого листа бумаги.

* * *

Милли прощается с книжным магазином, с пластиковой собачкой у входа в мясную лавку, с рыбами, глядящими на нее с ледяного ложа в витрине рыбного магазинчика. Она машет рукой на прощание даже двум мухам, кружащим над скумбрией. Но как попрощаться с каждым зданием и каждым деревом, с каждой бродячей кошкой, с каждой проезжающей мимо машиной? Она прекращает попытки и просто стоит посреди тротуара, заглядывая в открытую дверь мастерской, где какой-то мужчина занят изготовлением ключей. Через пару минут она выходит на главную улицу, где мальчишка на скейтборде выделывает свои обычные трюки.

– Пока, Джеймс. – Остановившись у пешеходного перехода, она кричит: – Кстати, мне всегда нравились твои кроссовки.

Она входит в сады и попадает в засаду памяти: папа укутывает ее, мокрую, в мягкое полотенце и обнимает за плечи. Ей вспоминается запах его свежевыглаженных рубашек. Как он терся колючей щекой о ее щеку. Как он подпевал Саймону и Гарфанкелу[39] и говорил: «Крошка Милли, я люблю тебя на миллион». Ей вспоминаются каждодневные звуки и запахи в кухне. Тосты выпрыгивают из тостера. Мама кричит сверху: «Ты взяла теплую кофту?» Сейчас Милли идет к Прохладной оранжерее, надеясь, что мама приходит сюда не только тринадцатого числа каждого месяца, но и девятого апреля.

Мама сидит на скамейке, посвященной Милли. Букет цветов лежит на земле у ее ног. Она сжимает в кулаке пустой целлофан. Сегодня у ее дочери день рождения. Одиннадцать лет. Милли кричит, машет руками, но все бесполезно. Она садится на скамейку, легонько касается маминой руки. Слишком поздно. Она узнаёт это широкое обручальное кольцо, эти белые черточки на ногтях – что-то связанное с недостатком кальция, – но запрещает себе вспоминать дальше. Она просто не выдержит, если вспомнит. Мама разглядывает проходящего мимо павлина.