Нулевое досье - Уильям Гибсон

– Отлично. Меня вообще Редж не напрягает. Знаю способ, – сказала она.

– Какой?

– Пропускаю все его слова мимо ушей, – ответила Хайди с непривычной серьезностью. – Доктор Фудзивара научил. – Она нахмурилась. – Но Редж сомневается насчет твоей работы для Бигенда.

– Он же меня сам и уговаривал.

– Это было до того, как он решил, что Бигенд чего-то затевает.

– Бигенд всегда чего-то затевает. Это его суть.

– Сейчас другое дело, – сказала Хайди. – Инчмейл не понимает, что происходит, иначе бы сказал. Не утерпел бы. Но до его жены доходят слухи, такое общее гудение лондонского пиаровского улья. По его словам, все гудят и жужжат, но ничего конкретного не слышно. Просто такая вибрация в воздухе. Пиарщики бредят Бигендом. Воображают его лицо на монетах. Оговариваются, называя имя Бигенда вместо других. Предвестья, говорит Редж. Как перед землетрясением. Он хочет с тобой это обсудить. Но не по телефону.

– В «Синем муравье» что-то происходит. Внутренняя утечка информации, что-то такое. Губерт не особо беспокоится.

Она вспомнила его слова про долговременный проект, который вот-вот принесет плоды, и про то, что история со Слейтом очень не ко времени.

– Ты не хочешь ему говорить, кто шьет эти куртки?

– По счастью, я не знаю, кто она. Но я уже сказала ему, что знает Мередит. Если она ему не скажет – а она не скажет, потому что не хочет, и я не хочу, чтобы она говорила, – Бигенд от нее не отстанет. Он уже разыскал или скоро разыщет то, что ей очень нужно.

– Ты почему-то передумала?

– Передумала она. Собиралась сказать мне, потом решила не говорить. И объяснила почему. Рассказала мне историю. – Холлис в свою очередь пожала плечами. – В общем, так получилось.

Она спустила ноги на ковер, встала, потянулась. Подошла к полке. Дротик торчал точно из глаза вытянутой черной головы – убедительный дадаистский ассамбляж. Холлис попыталась выдернуть дротик, но голова вместе с ним поехала к краю полки.

– Глубоко вошел.

Она левой рукой крепко взяла деревянную голову, а правой начала вывинчивать дротик.

– Все дело в массе. За точкой приложения силы, – ответила Хайди.

Холлис нагнулась, заглянула голове в левую глазницу. Ровная круглая дырочка.

– Как ты этому научилась?

– Я не училась. Дротик сам хочет лететь. Я ему не мешаю. Я сказала об этом Аджаю, он ответил, что я лучше всех.

– Прямо так и сказал? – Холлис глянула на черный кончик.

– Ему нравится, как я бросаю дротики. А что твой хахаль?

– Не перезвонил.

– Позвони снова.

– Мне кажется, не надо.

Она подошла к кровати, отдала Хайди дротик. Та спросила:

– Вы поссорились?

– Нет. Я бы сказала, мы тихо разошлись, но это не совсем так. Когда мы были вместе, это воспринималось, как будто мы оба в отпуске. В отпуске от себя, может быть. Но тогда у него не было проекта. Представляешь актера между съемками? А когда проект появился, это тоже произошло не сразу. Как погода меняется. Что-то вроде дымки. Он начал пропадать из виду. А я как раз взялась за книгу. И ушла в нее глубже, чем намеревалась.

– Знаю. – Хайди засунула оба дротика под галун, к третьему, не заботясь, куда они вонзятся. – Помню, как заходила к тебе в «Мармон». Груды бумаги на столах. Видно было, что ты пашешь всерьез.

– Мне это помогло разобраться с тем, что произошло. С работой на Бигенда, с тем, что у меня было с Гарретом… Мне кажется, когда-нибудь я смогу перелистать эту книгу и увидеть все те события совершенно по-иному. Не в смысле что в ней что-нибудь про них есть. Я месяц назад сказала об этом Реджу, и он ответил, что она – палимпсест.

Хайди молча склонила голову набок; хищное крыло черных волос качнулось ровно на дюйм.

– Но не сейчас, – продолжала Холлис. – Я не хочу смотреть ее сейчас, и в любом случае она мне ничего нового не скажет. И оставить второе сообщение – то же самое. Я оставила одно. Сделала, как он сказал, хоть и не оттого, что у меня вышли неприятности из-за нашего знакомства. Позвонила, потому что узнала о несчастном случае. Звонить второй раз гордость не позволяет.

– Первобытное мышление, – сказала Хайди. – Вот как бы это назвал Редж. Хотя уж мы-то знаем, что он только им и руководствуется.

Застрекотал склеротический сверчок кабинетовского телефона. Снова. На третьем сигнале Холлис сняла трубку с палисандрового куба.

– Алло?

– Нам надо поговорить, – сказал Бигенд.

– Мы только что говорили.

– Я отправил Олдоса с Милгримом за вами.

– Хорошо, – ответила Холлис, решив, что воспользуется случаем и объявит о своем уходе. Она повесила трубку.

– Боброед, – объявила Хайди.

– Я поеду на встречу, но скажу, что ухожу.

– Отлично. – Хайди сгруппировалась, перекатилась через спину и встала. – Я с тобой.

– Вряд ли ему это понравится.

– Вот и отлично. Хочешь уйти? Я помогу.

Холлис глянула на нее, помолчала и ответила:

– Ладно.

Гостиница, в которой остановилась Холлис, была без вывески, зато с антикварным резным столом. Вроде бы там обнаженная девушка ласкала коня, но резьба была такая сложная, что точно не разглядишь, а Милгрим не хотел таращиться на глазах у служащих. Еще тут были обшитые темным деревом стены, две изгибающиеся мраморные лестницы и неприязненный взгляд молодого человека за столом, холодно смотревшего через очки в черепаховой оправе, но без диоптрий. Не говоря уже о его плечистом коллеге, спросившем, не может ли он чем-нибудь Милгриму помочь. На этом втором был серый костюм в очень тонкую белую полоску, ее еще называют булавочной. Предложенная помощь, чувствовал Милгрим, заключалась в том, чтобы развернуть его и вышвырнуть на улицу, где таким место.

– Холлис Генри, – сказал Милгрим, старательно изображая нейтральный тон, который часто слышал в «Синем муравье» при сходных обстоятельствах.

– Да?

– Ее машина здесь. – Он не стал говорить «броневик». – Не могли бы вы ей об этом сказать?

– Вам на ресепшен, – ответил крупногабаритный молодой человек и вернулся к своей позиции у двери.

Милгрим не видел стойки в привычном смысле, такой, за которой ячейки с ключами, поэтому прошел еще футов десять до стола, где сидел молодой человек в таком же костюме, но менее внушительной комплекции.

– Холлис Генри, – повторил Милгрим.

Он пытался говорить тем же нейтральным тоном, но на этот раз прозвучало хуже. Гаденько прозвучало, чувствовал Милгрим. Возможно, из-за резьбы, которую он увидел, пока говорил.