От глупости и смерти - Харлан Эллисон

НА ОЧЕНЬ КРУПНЫЙ ПЛАН. В кадре на ладони Флинта карточка и монетка. Изображение уходит в ЗАТЕМНЕНИЕ и…

КОНЕЦ ФИЛЬМА

Человек на шляпке гриба

Прибытие в Голливуд было не слишком обнадеживающим, мягко говоря.

Это было в январе 1962-го, я только что избавился от монстра, на которого работал редактором в Чикаго. Это был один из худших периодов моей жизни. Единственный раз, когда я понял, что мне нужен психиатр. Еще в Чикаго. Я поспешно женился после четырех лет мучений и проблем с Шарлоттой и призывов в армию, и кое-как пережил голодные дни в Гринвич Виллидж. На тот момент я жил в мучительном бездельи. Я был сумасшедшим целых два года – сам того не сознавая. Я нес ответственность за лучшую женщину в мире, за нее и за ее сына, чудесного мальчугана, и я понял, что испортил их жизнь, связав ее с моей собственной. Мне надо было бежать, но я не мог. Приличные еврейские мальчики из Огайо не бросают близких людей. И я начал творить безумные вещи. Я совершал унизительные и подлые поступки, ввязывался в бесцельные и бессмысленные связи, сходил с ума и погружался в безумие все глубже по мере того, как дни скручивались словно заводная пружина.

Отчасти дело было в деньгах. Вообще-то нет, но тогда мне казалось, что они помогли бы разрулить ситуацию. И я решил продать книгу рассказов тому же негодяю, на которого работал. Он с огромным удовольствием ждал, пока мы сядем за ланчем с несколькими другими людьми, чтобы громогласно объявить: книгу он не покупает. (Степень его садизма становится еще понятнее, когда узнаешь, что он в конце концов купил книгу и опубликовал ее.) Но в тот момент мне казалось, что кто-то расколол подо мной землю, оставив меня висеть на краю пропасти на кончиках пальцев. Я вернулся в свой крошечный офис, сел за стол и принялся пялиться на стену. На стене были часы. И когда я уселся за стол после того ужасного ланча, на часах было 1:00…

Когда я снова взглянул на часы, буквально мгновение спустя, на часах было 3:15…

И еще спустя мгновение на часах было 4:45…

Потом 5:45…

И 6:15…

7:00… 8:30…

По сей день не знаю, почему, я положил голову на стол и, когда снова открыл глаза, снял телефонную трубку. Телефон был рядом с моим подбородком. Спустя долгое, долгое время, и опять-таки, не помню, как я это делал, я набрал номер моего друга, Фрэнка М. Робинсона – писателя и друга в течение долгих лет.

Я услышал голос Фрэнка:

– Алло… алло… Кто звонит?

– Фрэнк… Помоги мне…

И, когда час спустя я поднял голову, телефон издавал обрывающий соединение писк, а Фрэнк успел проделать путь от Чикаго до Эванстона, чтобы до меня добраться. Он обнимал меня как ребенка, а я плакал.

Вскоре я удрал из Эванстона, и Чикаго, и монстра в издательстве, и, вместе с женой и ее сыном, отправился в долгий путь к Западному побережью. Мы решили развестись, но она сказала мне с мудростью, которую я не осознавал до тех пор, пока много позже, не выздоровел:

– Уж если ты решил расстаться со мной, то хотя бы отвези меня туда, где тепло.

Но у нас не было денег. А потому нам пришлось двигаться в Лос-Анджелес через Нью-Йорк. Если бы я смог продать книгу, у нас были бы средства для того, чтобы двигаться на Запад, да, сопляк, на Запад.

(И в этом-то и была проблема, а не в деньгах: да, я был сопляком. Мне было двадцать восемь, но взрослым я так и не стал.) На раздолбанном «Форде» 1957 года мы доковыляли до Нью-Йорка в разгар самой сильной снежной бури за тридцать лет. Моя жена и ее сын остановились у моего старого знакомого еще по временам Гринвич Виллидж, а я спал на диване в доме Лео и Дианы Диллон, двух прекрасных художников. Лео и Диана спали на полу.

Они были не просто друзьями.

Это был декабрь 1961-го, и посреди всех ужасов нашего восьминедельного пребывания в Нью-Йорке, случились два события, которые помогли мне удержаться на плаву. Первым была рецензия Дороти Паркер в журнале «Эсквайр» на вышедший малым тиражом сборник моих рассказов. Понятия не имею, где она его достала. (Когда позднее я познакомился с ней в Голливуде, она не смогла вспомнить, откуда у нее появилась эта книжка.) Но она осыпала меня похвалами, сказала, что у меня настоящий талант – и это было первое доброе слово от одного из ведущих критиков. Эта рецензия изменила весь ход моей писательской карьеры и дала моему эго, которое до тех пор пожирало себя живьем, доказательство того, что писать я умею.

Вторым событием стали продажи этой моей книги, «Страна чудес Эллисона». Джерри Гросс купил права на нее по дешевке, потому что знал: у меня не было ни цента. Но теперь она дала нам возможность двигаться в Лос-Анджелес. Мы поехали по не самой простой дороге в юго-западном направлении, а в Форт-Уэрте в нас врезался пьяный ковбой на пикапе. Врезался прямо нам в зад. Одной рукой он вертел баранку, в другой держал пинту виски. Он протаранил нас на обледенелом мосту, разбил машину, смял багажник, в котором были наши вещи плюс моя пишущая машинка, и я думаю, что именно эта пишущая машинка спасла нам жизнь. Машинка давала нам возможность платить за аренду квартиры, не раз и не два, но в этот раз она физически пожертвовала собой, спасая меня.

Мы на неделю залегли в Форт-Уорте, и деньги у нас испарялись на глазах. Если бы не помощь тогдашнего шефа полиции, чье имя я никогда не забуду – его звали Кэйто Хайтауэр – мы никогда не выбрались бы из Техаса. Он нашел для меня новую пишущую машинку, помог с ремонтом автомобиля и оплатил наше пребывание в мотеле.

В Голливуд я прибыл в первый день Нового года, в январе 1962-го. В кармане у меня было ровно десять центов. За последние триста миль мы ни разу не ели – денег и на бензин, и на еду у нас не хватило бы. Все, что у нас было, чтобы выжить, это коробка с орехами пекан, которую мы купили перед аварией и которая лежала на заднем сиденье.

Так что прибытие в Голливуд было не слишком обнадеживающим, мягко говоря.

Моя без пяти минут бывшая жена со своим сыном переехали на квартиру, а я поселился в комнате за четырнадцать долларов в неделю в