Могила моей сестры - Роберт Дугони

Прежде всего, утром она будет давать показания.

Буря не коснулась Седар-Гроува. На этот раз синоптики оказались правы. Это не означало, что погода улучшилась. Утром температура опустилась до минус тринадцати – один из самых холодных дней в истории округа Каскейд. И все же это не удержало зрителей от того, чтобы в третий день слушаний набиться в зал суда. Трейси была в черной юбке и пиджаке, она называла это своим судебным костюмом. Она принесла с собой в портфеле туфли на каблуках и, войдя в зал, сняла свои зимние сапоги и переобулась.

Узнав из прогнозов, что буря все еще надвигается на регион, судья Мейерс еще более укрепился в своей решимости продолжать слушания. Едва сев на свое место, он сказал:

– Мистер О’Лири, вызовите своего следующего свидетеля.

– Защита вызывает Трейси Кроссуайт, – проговорил Дэн.

Направляясь к креслу свидетеля и принося клятву говорить правду, Трейси ощущала на себе взгляд Эдмунда Хауза. Ее охватила слабость от сознания, что она представляет собой для него реальный шанс выйти на свободу. Она подумала о том, что сказал Джордж Боувайн, когда Хауза приговорили, и что он повторил, когда приехал из Юрики, чтобы встретиться с Дэном: что для таких, как Эдмунд Хауз, единственное место – тюрьма. Трейси не сомневалась в этом, но они уже прошли точку невозврата.

Дэн успокоил ее перед дачей показаний, и судья Мейерс, возможно способный ощутить эмоциональный аспект этой процедуры, не стал его торопить. После предварительных формальностей Дэн спросил:

– Ее прозвали вашей тенью, не так ли?

– Похоже, она всегда была рядом со мной.

О’Лири подошел к окнам. По зловещему темному небу протянулись лапы туч. Снова начался снегопад, хотя и легкий.

– Можете описать физическое расположение спален, когда вы росли?

Кларк встал. Он больше возражал против прямого допроса Трейси, чем раньше против вопросов Дэна к другим свидетелям.

– Протестую, ваша честь. Это не относится к делу.

– Это для общей картины, – сказал О’Лири.

– Я позволяю это, но давайте побыстрее, адвокат.

– Сарина спальня была по соседству с моей, но на самом деле это не имело значения. По большей части она спала у меня в постели. Она боялась темноты.

– У вас была общая умывальная комната?

– Да, между нашими комнатами.

– И как сестры, вы одалживали друг другу вещи?

– Иногда чаще, чем мне хотелось, – сказала Кроссуайт, пытаясь выдавить улыбку. – У нас с ней был примерно один размер. И схожие вкусы.

– Включая одинаковые вкусы к украшениям?

– Да.

– Детектив Кроссуайт, не опишете ли вы суду события, имевшие место двадцать первого августа 1993 года?

Трейси ощутила, как ее переполняют эмоции, и помолчала, чтобы собраться. Через несколько минут ее рассказа Дэн прервал ее вопросом:

– За победу на соревнованиях полагался приз?

– Серебряная пряжка для ремня.

О’Лири взял со стола с вещественными доказательствами оловянного цвета пряжку с идентификационным номером и протянул ей.

– Медицинский эксперт утверждает, что она нашла эту пряжку в могиле с останками Сары. Можете объяснить, как она могла оказаться там, учитывая, что в тот день пряжку выиграли вы?

– Я отдала пряжку Саре.

– Почему вы это сделали?

– Сара позволила мне выиграть. Я знала это, и она знала. Поэтому перед расставанием я отдала пряжку ей.

– И с тех пор вы больше эту пряжку не видели?

Трейси кивнула, вспомнив тот последний день, когда не могла подумать, что в последний раз видит свою сестру. Она думала об этом на протяжении всех этих лет, о скоротечности жизни и непредсказуемости даже самого ближайшего будущего. Она сожалела, что сердилась на Сару в тот день за то, что та дала ей победить. Она позволила своему самолюбию взять верх, не зная, что Сарины намерения были альтруистическими – она не хотела, чтобы сестра уехала в величайший вечер в своей жизни огорченная проигрышем. Как ни крепилась Трейси, из уголка ее глаза скатилась слеза. Она взяла лоскуток ткани из ящика на боковом столе и вытерла ее. Некоторые на галерее тоже вытирали слезы и сморкались.

Дэн дал Трейси время собраться, притворившись, что ищет свои записи. Снова выйдя на возвышение, он спросил:

– Детектив Кроссуайт, не расскажете ли вы суду, как была одета ваша сестра, когда вы видели ее двадцать первого августа 1993 года?

Кларк неожиданно встал и вышел из-за своего стола.

– Ваша честь, обвинение возражает против этого вопроса, который по самой своей природе предлагает свидетелю строить домыслы, и потому показания не заслуживают доверия.

Дэн встретил Кларка перед скамьей судьи.

– Возражение преждевременно, ваша честь. Обвинение определенно может возразить против любого вопроса, заданного на перекрестном допросе детективу Кроссуайт касательно ее воспоминаний. Но это не причина отвергать все ее показания.

Кларк возмущенно ответил:

– При всем уважении к праву вашей чести отмести это свидетельство, штат Вашингтон беспокоит апелляционная запись, которая будет содержать спекуляции и предположения.

– И штат Вашингтон свободен озвучить эти возражения здесь, чтобы не включать в апелляционную запись, – сказал Дэн.

– Я согласен, мистер О’Лири, – сказал судья Мейерс, – но все мы знаем, что это дело освещается в СМИ гораздо шире, чем я бы предпочел, и я понимаю обеспокоенность обвинения апелляционной записью.

Кларк вмешался:

– Ваша честь, обвинение просит возможности для voir dire[29], чтобы выяснить, независимо от того, какие показания она даст на этих слушаниях, можно ли полагаться на ее воспоминания спустя двадцать лет, а особенно в том, что было на ее сестре в тот конкретный день в августе 1993 года.

Заинтригованно прищурившись, Мейерс покачался в своем кресле, и Трейси не удивилась, когда он сказал:

– Я позволяю обвинению провести voir dire свидетельницы.

По своему опыту Трейси знала, что когда судья предполагал направление материалов слушаний в апелляционный суд, он грешил тем, что, оставаясь консервативным в своих правилах, ограничивал почву для апелляции. Позволив Кларку проверить память Трейси, он уничтожал для штата Вашингтон основание заявить в апелляционный суд, что якобы судья был не прав, и это, возможно, могло бы вернуть дело на повторные слушания, снова к нему.

Дэн вернулся на свое место рядом с Хаузом, который нагнулся к нему и что-то шепнул. О’Лири никак не ответил на это.