Обратная сила. Том 2. 1965 - 1982 - Александра Маринина

Орлов вылез из-под одеяла, накинул на пижаму халат и вышел в большую комнату, где стояли книжные стеллажи. Достал единственный альбом с фотографиями, обнаруженный когда-то в комнате, куда свалили все вещи Раевских. Еще тогда, в 1948 году, обустраиваясь в своем новом жилище, полученном в обмен на ту комнату, он намеревался даже выбросить альбом, но в последний момент рука не поднялась. Люся в период активной работы в архивах часто рассматривала фотографии, на которых стояли логотипы ателье и фотографов, но не было ни единого указания на личность самих изображенных. Орлов к альбому не притрагивался.

В комнате было очень холодно, несмотря на обжигающе горячие батареи: на улице мороз, и из щелей в оконных рамах мощной струей тянулся ледяной воздух. Каждый год они с Люсенькой, как и все, заклеивали окна на зиму: в щели напихивалась вата или поролон и сверху все покрывалось липкими бумажными лентами или просто широким лейкопластырем. В этом году Александр Иванович об окнах не позаботился. Не хотелось одному этим заниматься, без Люси. Да и сил не было. В Борькиной комнате тоже холодина, но сын приходит домой только переночевать и утеплением помещения себя не утруждает. А вот в кухне и в комнате самого Орлова, их с Люсей бывшей супружеской спальне, было на удивление тепло, вероятно, оттого, что окна выходили на другую сторону и ветер в щели не задувал.

Сунув альбом под мышку, Орлов вернулся к себе, снова залез под одеяло и принялся разглядывать снимки. Фотографии были и портретные, и групповые. Вот две девочки, подростки: одна постарше, с капризно сложенными губами, другая помладше – с лукавым веселым личиком. В углу логотип фотографа Буханевича и дата – 1883 год. Кто эти девочки? Дочери кого-то из Раевских? Кого? Того, чьим прямым потомком стал Саша Орлов, или кого-то из его родных? Вот групповая фотография: в глубоком кресле сидит крепкий широкоплечий мужчина с приятным лицом, за его спиной – невзрачная женщина с добрыми глазами в строгом простом платье, по бокам – два мальчика в форме гимназистов, ателье то же самое, и дата та же. «Наверное, вместе ходили, – догадался Александр Иванович. – Такой семейный выход к фотографу».

Он всматривался в лица, отыскивая фамильное сходство, и пытался на фотографиях начала двадцатого века угадать тех детей, которых запечатлели на снимках двадцать лет назад. Вот этот мужчина, кажется, старший из двух мальчиков, но теперь рядом с ним нарядная, но на редкость некрасивая женщина, а на руках у него маленькая девочка лет трех-четырех в кружевном платьице. Что стало потом с этой малышкой? Судя по дате на фотографии, ее юность пришлась как раз на пору Первой мировой войны, революции и еще одной войны, Гражданской. Как она это пережила? И пережила ли? Или она принадлежала к той части семьи, которая уехала в эмиграцию?

Лекарство подействовало, сердцебиение понемногу успокоилось, Александр Иванович закрыл альбом и выключил свет.

Теперь он знал, что должен сделать.

* * *

На даче, где жила Людмила Анатольевна, телефона, разумеется, не было, поэтому для связи с ней нужно было либо звонить ей на кафедру, либо ждать, когда она позвонит сама.

Услышав в трубке голос мужа, Людмила Анатольевна не столько удивилась, сколько встревожилась:

– Саня? Что случилось? Что-то с Борькой?

– Нет-нет, все в порядке, – быстро ответил Александр Иванович, прикусив язык, чтобы не сказать по привычке: «Все в порядке, милая». – У меня к тебе вот какой вопрос: помнишь, ты собирала материалы о семье Раевских?

– Конечно, – усмехнулась тут же успокоившаяся Людмила Анатольевна, – я ведь не в маразме, и склероза у меня нет.

– Ты их забрала с собой?

– Нет, они дома остались. А в чем дело?

– Подскажи, пожалуйста, как мне их найти, – попросил Орлов.

Папок с материалами и рукописями у Людмилы Анатольевны за годы научной работы скопилось великое множество, и при переезде на дачу она взяла с собой только то, что может понадобиться в ближайшем будущем. Все остальные папки остались в квартире, но разобраться в них могла только сама Люсенька.

– Зачем тебе эти материалы? – удивилась Людмила Анатольевна.

– Хочу ознакомиться, – уклончиво проговорил Орлов. – Это возможно?

– Разумеется.

Она вздохнула и добавила:

– Видимо, мне придется приехать и самой все найти. Ты не разберешься. Если не хочешь со мной встречаться – скажи, когда тебя не будет дома. Ключи у меня есть, так что твое присутствие не обязательно.

– Ну что ты, – он чуть было снова не сказал «милая». – Я с удовольствием с тобой повидаюсь. Расскажешь мне, как ты, как живешь. А то все с Борькой общаешься, меня совсем забыла.

– Тебя забудешь! – она снова усмехнулась. – Я могла бы приехать завтра часов в восемь вечера, у меня занятий нет.

– Договорились. Спасибо тебе.

* * *

Почему-то Орлов был уверен, что Люся сильно изменилась и он ее не узнает. Как говорится, другая жизнь… Он слышал, что женщины, начиная эту новую жизнь, очень часто кардинально меняют стиль одежды и прическу. Нечто подобное он и приготовился увидеть, когда на следующий день ждал жену.

Он почти не волновался. Только одиночество ощущалось острее, чем обычно. Орлов сделал в квартире тщательную уборку, пропылесосил полы и ковры, до блеска надраил все металлические поверхности в кухне и ванной, сходил в магазин за вафельным тортиком – Люсиным любимым. Позвонил сыну, убедился, что тот не забыл о своем обещании не задерживаться на работе. «Скоро они придут, – думал Александр Иванович, – и мы будем сидеть втроем за этим столом и разговаривать, и получится такая иллюзия семьи. Но семьи все равно нет. Вся моя жизнь – иллюзия. Не надо себя обманывать. Семьи у меня нет. И меня самого тоже нет. Я – фикция».

Людмила Анатольевна не стала открывать дверь своими ключами, воспользовалась звонком. Она стояла на пороге – точно такая же, какой Александр Иванович ее помнил: с той же прической, в той же шапочке, что носила в прошлые годы, в той же короткой каракулевой шубке, которую Орлов подарил ей пару лет назад. Совсем не изменилась.

Она заметно нервничала, и это не укрылось от Александра Ивановича. Он ожидал, что Люсенька первым делом начнет проверять, как мужчины справляются без ее хозяйской руки, то есть поведет себя так же, как Вера. Но она не проявила ни малейшего интереса к состоянию кухни и сантехники, не проверила качество выглаженности сорочек и не стала инспектировать холодильник. Просто сняла шубку и сапоги, сразу прошла в комнату и стала вынимать и складывать на стол лежащие в закрытых секциях стеллажа папки.

– Борька скоро придет, – сказал Орлов.

– Да, – кивнула Люся, не поднимая головы, – он мне звонил, обещал постараться освободиться пораньше. Тебе нужны все материалы или что-то конкретное?

– Все.

Александр Иванович решил не стоять у нее над душой и отправился ставить чайник и резать торт. Скорей бы сын пришел! Какая-то невыносимая неловкость возникла с появлением Люси, а ведь раньше в ее присутствии он чувствовал себя спокойно и уютно. Что изменилось? Она полюбила другого и ушла от мужа? Да, но это означает, что неловко должно быть ей, а не ему, Орлову. Она чувствует свою вину, именно поэтому и ушла из дома. Брошенный муж должен, по идее, ощущать себя хозяином положения, имеющим право на упреки и претензии, а Александр Иванович ощущал совсем другое: презрение к самому себе.