Гроссмейстер - Вадим Агапов

– Ожирение второй степени, – пожал я плечами. – Склонность к гипертонии. Похож на кого-то или я где-то его видел… Знаешь, у меня это профессиональное: кажется, что похож или на пациента, или на его родственника…

– Если только ты лечил… – Арсений выдержал паузу: – Плевакина Вячеслава Валентиновича! Бинго! – гаркнул он так, что я поморщился, а таксист нервно дернулся.

– Так это владелец ресторана «Мост Ватерлоо»!? – ахнул я.

– Да! Хозяин закрытого заведения с комнатами на втором этаже! – Строганов говорил медленно, но увеличивая громкость. – А также он какой-то пропагандист в правительстве города и проводит сегодня митинг!

– Ну хорошо, и что из этого? – я чувствовал, что впадаю в ступор.

– А то! – перекрикивая дорожный шум, орал мне Арсений. – Связь между рестораном и музеем! Между Плевакиным и Воровским! Какая? Элементарная! Они братья! Помнишь, Наталья нам говорила, что у Воровского есть совладелец – его младший брат? Так вот, у этого Воровского-старшего очень характерная ушная раковина, с приросшей мочкой. А у Плевакина на фото не разглядеть, но очень похоже, что то же самое! Теперь понял?

– Не ори! Ну, что-то похожее есть… – нехотя согласился я, еще раз взглянув на фото того и другого в его телефоне. – Так ты хочешь просто зайти на митинг к Плевакину, чтобы поинтересоваться его родственниками? Во-первых, нас к нему не пустят. А во-вторых…

Мне показалось, что Арсений притянул эту родственную связь, так сказать, за уши. Перемудрил. Как и с маньяком, как и со штурмом дачи Сечкина, как и с флэшмобом, как и…

– Да! – радостно заявил он. – В сети ничего путного нет. Нужно смотреть на него вживую и вблизи. Мы видели Воровского, теперь посмотрим на Плевакина.

– А тебя не смущает, что у братьев фамилии разные? – несколько язвительно спросил я.

– Они могут быть сводными братьями по матери! – тут же парировал Строганов. – Или двоюродными! Главное – есть кровное родство! Гены!

Я вздохнул. Легче сдвинуть древнеегипетского сфинкса, чем переубедить Арсения.

– А откуда ты вообще знаешь про то, что сросшиеся мочки – это признак генетического родства? – осведомился я.

– Ты что, Гая Ричи не смотрел? – удивился он и дернул меня за ухо.

На Марсово поле было не так-то легко попасть. На санкционированный митинг собрали несколько сотен молодых людей, все они были одеты в одинаковые трехцветные футболки, такие же бейсболки и скандировали речевки, что-то типа: «Великая держава, ура, с коленей встала!» Самое неприятное, что мы натыкались на оцепление со всех сторон, и пройти к небольшой трибуне, с которой руководил митингом сам Плевакин, было нереально.

– Ну я же говорил… – попытался я сказать, но Арсений мне не дал.

– Вон, давай туда, – я посмотрел в сторону, куда был направлен его указательный палец, и увидел автобус, в который стояла очередь.

– Туалет, что ли? – заподозрил я.

– Почти, – бросил Арсений и стал прорываться в ту сторону.

Играла музыка, толпа кричала лозунги, Плевакин готовился к выступлению: «Ну-ка, еще разок!» – подбадривал он митингующих.

Арсений протискивался в начало очереди и тащил меня за собой. На недовольные возгласы он отвечал, что мы ветераны этого движения, и у нас через пять минут выступление. Каким-то чудом проникнув в автобус, мы получили по футболке, по бейсболке, бумажку с текстами кричалок и тысячу рублей. Каждому!

Нас остановили перед входом – причиной послужил немыслимый зонт Строганова. Он начал шуметь, призывая начальство и доказывая, что это по просьбе Вячеслава Валентиныча Плевакина! Что мы должны быть там прямо сейчас! Рядовой созвонился с сержантом, сержант оповестил лейтенанта, лейтенант тоже кому-то позвонил, после чего нас пропустили.

Строганов владел в совершенстве восточными единоборствами, а я имел большой опыт в посещении рок-концертов, поэтому мы довольно быстро подобрались к трибуне. Плевакин уже вовсю выступал. Нас разделяли какие-то несколько метров. Передо мною стоял высоченный страж порядка, заслоняя своим шлемом «Джетой» выступающего. А Арсений, привстав на цыпочки, разглядывал Плевакина.

– Ну что? – прокричал я ему на ухо.

– Он! – уверенно ответил мой друг. – Уши как у Воровского! Стопроцентно: они братья!

– Навек, – добавил я. – Давай отсюда выбираться!

Это оказалось гораздо сложнее. Нас попросту не выпускали.

– Может, скинуть с себя футболки и оппозиционный лозунг крикнуть? – предложил Арсений, когда мы перешли из авангарда в арьергард.

– Упекут, – предупредил я. И напомнил ему стишок про маленького мальчика, который пошел на Зенит.

Таким образом, пришлось отрабатывать полученные деньги и стоять еще полчаса.

* * *

Сумерки наступили незаметно, пролетел короткий ноябрьский день, и серое небо над Петроградом почернело. В Соборе было еще темнее, чем на улице, несмотря на зажжённые в бронзовых люстрах редкие свечи и пару пылающих, но сильно чадящих факелов. Поэтому и разноцветный мрамор колонн, и расписные плафоны, и стены собора, и даже позолоченный резной иконостас – все казалось одинаково серым. «Сумерки в Соборе!» – вдруг пронеслась мысль-образ у одного из людей, которые сегодня заполонили собор Петра и Павла. Он чуть было не перекрестился, но вовремя одернул руку – могли заметить. Раздался приказ: «Кончай перекур, за работу!» Тогда, взъерошив свои рыжие волосы, он достал из кармана старой, местами залатанной шинели, суконную фуражку, натянул на голову и пошел в сторону распахнутых настежь Царских Врат. Несмотря на усталость и голод, он шел бодрой походкой молодого человека, студента, надеющегося на скорое окончание работы и «положенный харч», как ему обещал его напарник, некто Аким Кишкин.

Во время этого короткого перерыва рядом с позолоченной кафедрой стояли и курили двое, отличавшиеся от остальных своим начальственным видом. Один – высокий, худой, с тонкими чертами гладковыбритого лица, в наглухо застегнутой серой шинели и фуражке. И другой – в кожаной куртке с накладными карманами, подпоясанный кожаным ремнем, тоже в фуражке, и с лицом круглым, и круглыми же очочками на нем.

– Глеб Иваныч, – обратился круглолицый к собеседнику, – так, а что с могилой Брюса-то делать? Ночью раскапывать будем?

– Да не тот это Брюс оказался! – поморщился он. – Это его брат, или отец, или не знаю, что за черт. Ты мне этого… профессора приведи, мы у него спросим, где могила нашего Брюса…

– Не могу, – отрицательно покачал тот круглой головой. – Не получится.

– Это еще почему? – удивился худой.

– Ну, мы ж его в расход пустили еще в прошлом году, – пояснил он и выпустил струйку дыма вверх, в сторону люстры с венецианским стеклом, под которой они стояли.

– Черт! – искренне огорчился Глеб Иванович. – Зачем?