Похитители снов - Мэгги Стивотер

– До встречи.

В ту самую минуту Ричард Кемпбелл Ганси Третий находился на расстоянии девяноста двух миль от своей обожаемой машины. Он стоял на залитой солнцем подъездной дорожке возле фамильного особняка Ганси, в Вашингтоне, в яростно-алом галстуке и костюме, состоящем из модной полоски и величественной наглости. Рядом с ним стоял Адам, чье странное и красивое лицо казалось бледным по сравнению с изящной темной тканью его собственного костюма. Сшитый тем же опытным итальянским мастером, который поставлял Ганси рубашки, этот костюм должен был послужить Адаму шелковистой броней на предстоящий вечер. Самая дорогая вещь, когда-либо принадлежавшая ему, месячный заработок, превращенный в шерстяную материю. В воздухе пахло терияки, «Каберне совиньон» и первоклассным топливом. Где-то злорадно и победоносно пела скрипка. Стояла нестерпимая жара.

Девяносто семь миль и несколько миллионов долларов от того места, где Адам провел детство.

Круглая подъездная аллея представляла собой мешанину транспортных средств: тут были черные, как смокинги, седаны, коричневые, как виолончель, джипы, серебристые двухместные автомобили, которые могли поместиться на ладони, потные белые «купе» с дипломатическими номерами. Двое служащих, истощив все возможные варианты парковки, курили и пускали клубы дыма над капотом «Мерседеса», стоявшего у обочины рядом с ними. Розы гнили на кустах, ароматные и черные.

Ганси пробирался между машинами.

– Хорошо, что нам самим не надо ломать голову, где припарковаться.

Полет по-прежнему неприятно отзывался в желудке Адама. Ему не нравилось ни летать, ни попадаться кому-то на глаза в момент прибытия. Он потратил полчаса, оттирая машинное масло с пальцев, прежде чем они отправились в Вашингтон. Ему это снилось – или сном была его жизнь в Генриетте?

Он эхом отозвался:

– Хорошо.

На крыльцо вышли двое мужчин и женщина. Руки двигались в воздухе; обрывки разговоров выплескивались из водосточных труб. «Уже прошел… законопроект… вот идиот… жена у него просто корова». Бормотание гостей выливалось в открытую дверь за спиной у этих троих, словно они тянули звук наружу за собой. В дверном проеме мелькали брючные костюмы и жемчужные ожерелья, «Луи Виттон» и дамаст. Очень много. Очень, очень много.

– Господи, – трагическим тоном произнес Ганси, разглядывая это сборище. – Ну ладно…

Он стряхнул незримую ворсинку с плеча Адама и положил на язык листок мяты.

– Им будет полезно тебя увидеть.

«Им». Где-то там была мать Ганси, простиравшая руки к голодной толпе округа Колумбия, наряженной в готовые костюмы, и обещавшая им невиданные сокровища в обмен на голоса. И Ганси тоже входил в комплект; трудно было представить нечто более годное для конгресса, чем всё их семейство под одной крышей. Потому что этим ниспадающим ожерельям и пламенным галстукам предстояло спонсировать предвыборную гонку миссис Ричард Ганси. А эти начищенные до блеска ботинки и бархатные туфли были аристократами, от которых Адам жаждал посвящения.

«Им будет полезно тебя увидеть».

Раздался чей-то смех, высокий и уверенный. Разговор впитал его.

«Кто вы такие, – думал Адам, – чтобы думать, будто вам известно всё об остальном мире?»

Но эту мысль нельзя было высказывать.

Если напоминать себе, что эти люди ему нужны, если помнить, что они – просто средство для достижения цели, будет немного легче.

Адам хорошо умел скрывать свои мысли.

Ганси поздоровался с гостями, стоявшими на крыльце. Невзирая на недавние жалобы, он чувствовал себя абсолютно в своей тарелке, как лев в Серенгети.

– Зайдем, – торжественно произнес он.

И вдруг тот Ганси, с которым некогда подружился Адам – Ганси, ради которого он бы сделал что угодно, – исчез, и на его месте возник богатый наследник, в котором текла голубая кровь и который родился с шелковой пуповиной, обвившейся вокруг горла.

Перед ними простирался фамильный особняк. Там была Хелен, намеренно томная и совершенно недосягаемая, в узком черном платье, в котором ее ноги казались длиннее подъездной аллеи. «За кого мы пьем? За меня, конечно. Ах да, и за мою маму». Был там бывший конгрессмен Баллок, и глава Комитета Ван-Шолинга, и мистер и миссис Джон Бендерхэм, пожертвовавшие больше всех на последнюю республиканскую кампанию в Восьмом округе. Повсюду маячили лица, которые Адам видел в газетах и по телевизору. От всех пахло слоеным тестом и амбициями.

Семнадцать лет назад Адам родился в трейлере. И они могли его разоблачить. Он это знал.

– А это что за два красавца?

Ганси отрывисто засмеялся: ха, ха, ха. Адам повернулся, но говоривший уже исчез. Кто-то схватил Ганси за руку.

– Дик! Приятно тебя видеть.

Незримая скрипка заскулила. Акустика создавала такое впечатление, что инструмент спрятан в диване у двери. Какой-то мужчина в белой рубашке всучил им высокие бокалы. В них оказался имбирный эль, сладкий и поддельный.

Кто-то хлопнул Адама по спине, и тот поморщился. В мыслях он падал с лестницы и скреб пальцами землю. Генриетту никак не удавалось оставить в прошлом. Он почувствовал некий образ, подступающее видение, но отогнал его. Не здесь, не сейчас.

– Нам всегда нужна свежая кровь! – грянул кто-то.

Адам весь вспотел, разрываясь между воспоминанием о жгучих звездах над головой и этим сегодняшним нападением. Ганси снял руку мужчины с шеи Адама и пожал ее. Тот знал, что его спасли, но в комнате было слишком шумно и слишком тесно для благодарности.

Ганси сказал:

– Мы еще очень молоды.

– Черт знает как молоды, – подтвердил мужчина.

– Это Адам Пэрриш, – произнес Ганси. – Пожмите ему руку. Он умнее, чем я. Однажды мы устроим такую же вечеринку в его честь.

Каким-то образом Адаму всучили визитную карточку; кто-то принес ему еще имбирного эля. Нет, на сей раз это было настоящее шампанское. Адам не пил спиртное. Ганси осторожно забрал у него бокал и поставил на антикварный столик с инкрустацией из слоновой кости. Пальцем он стер одну-единственную каплю красного вина, упавшую на поверхность стола. Голоса боролись друг с другом, и самый гулкий победил. «За весь месяц мы не сдвинулись с места, – сказал мужчина с огромной булавкой для галстука другому, с огромным блестящим лбом. – Иногда просто швыряешь деньги и надеешься – а вдруг что-то получится». Ганси пожимал руки и хлопал по плечам. Он убеждал женщин назвать ему свои имена и внушал им, что они знакомы с самого начала. Он всегда называл Адама «Адам Пэрриш». Его самого все называли Дик. Адам собрал целый веер визиток. Он стукнулся бедром о стол с львиными лапами; на лампе, которая на нем стояла, забренчали подвески из ирландского хрусталя. Дух коснулся локтя Адама. Не здесь, не сейчас.

– Тебе весело? – спросил Ганси.