Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский

– Становись! Смирно! Курсант Берлин, разрешаю вам задержаться на десять минут. Шаго-ом марш!

Рота ушла, а мы, медленно следуя за ней, коротко и бестолково, перебивая друг друга и перескакивая с одного на другое, успели кое-как поведать о том, что произошло в наших жизнях за три с половиной года, и обменяться адресами.

Муся перешла учиться в другую школу еще в восьмом классе, весной 1940 года, после трагической смерти матери. Очевидно, наши сочувственные взгляды и унылые физиономии сыграли тогда не последнюю роль в уходе Муси из нашего дружного класса под литерой «Б». Когда немцы подходили к Смоленску, она с отцом эвакуировалась сюда, в Подмосковье. Жилось им очень трудно, как и подавляющему большинству эвакуированных. В этом году она поступила на курсы военных шоферов. Надо же хоть чем-нибудь быть полезной, когда весь народ воюет.

Вечером повидались с Мусей еще раз и побеседовали обо всем обстоятельнее: у курсантов имелось в распоряжении 50 минут личного времени. Наш разговор состоялся на морозе, с притопом, возле рассохшегося и покривившегося крылечка, потому что вход в казарму, то есть в старенький домишко, где размещалось Мусино отделение, мужчинам был строжайше воспрещен. Муся дала адрес отца – для связи, и больше я ее не видел. У девчонок на днях должен был состояться выпуск.

2 декабря

Документы наши оформлены штабистами лишь сегодня. И вот мы, то есть отчисленные, в Ивантеевке, в офицерском резерве. Длинный барак, разделенный коридором вдоль на две половины, а каждая из них, в свою очередь, разгорожена на несколько вместительных комнат, оборудованных вездесущими двухэтажными нарами. Это наша офицерская казарма. В соседнем бараке – штаб резерва. Облюбовываем с Вайнером место на втором этаже деревянных нар в полузаселенной комнате, которую указал нам старшина резерва – старший лейтенант. Тут даже тюфяки блинообразные есть – прелесть! «Царствуй, лежа на боку!» Но «загорать» здесь долго лично я не собираюсь. Вайнер, в отличие от меня, философски спокоен. Ему не обидно, что его отчислили: полк ведь не его.

На этих нарах (стола в нашей комнате не было) заканчиваю восстановление последних страниц сгоревшего дневника и даю себе клятву вести его регулярно и хранить при себе.

24 декабря

Праздник Нового года обещает быть приятным. Встречать Новый год предполагается за домашним столом, при елке, у хороших людей – наших знакомых из Пушкина. Известие меня обрадовало, тем более что уже два военных новогодия отметить никак не пришлось. На душе потеплело. Вернувшись в казарму в прекрасном настроении, с удовольствием принимаю вызов сразиться в шахматы, но в самый напряженный момент партии дверь вдруг широко распахнулась и голос старшины прогремел: «Техник-лейтенант П.! Вас вызывает начштаба резерва! Срочно!»

В штабе мне сказали, что просьба моя удовлетворена и что 15-й полк передает мне машину, которая в составе маршевой роты скоро будет отправлена на фронт. На какой? Пока неизвестно. Тут же мне предложили познакомиться с командиром машины, тоже из резервистов, младшим лейтенантом Баландиным, и дали его адрес, то есть номер комнаты в нашей казарме.

Эта новость совершенно затмила новогоднюю. Окрыленный, бегу искать Баландина. Он оказался на месте, в комнате, где жили командиры машин и танковых взводов. Нар двухэтажных у них не было. Несколько офицеров, занятых чтением, сидели или лежали на своих топчанах, заменяющих койки. Двое играли в шахматы.

«Я – Баландин», – услышав мой вопрос, поднял голову один из шахматистов, миниатюрный брюнет с круглым бледным, немного хмурым лицом, украшенным черными усами. Карие усмешливые глаза с интересом уставились на меня. Мы познакомились. Мой новый командир, кажется, разговорчив и любит сдабривать речь прибаутками. Вот что он сообщил о себе: Николай Иванович Баландин (фамилия произошла от хорошо известного славянам слова «баланда»), сын собственных родителей, двадцать два года (на самом деле он только на год старше меня), не женат. Родом из города Молотова («пермяк, солены уши»), появился на свет в дождь под опрокинутой лодкой, и притом сразу с усами, которые и носит с той поры для солидности.

Николай недавно из госпиталя, где лечился после тяжелого ранения, полученного на Смоленщине. Таким образом, мы с ним уже земляки. Ранило его в середине августа этого года, когда проводилась большая смоленская операция, закончившаяся освобождением моего родного города и полным очищением Смоленской области от немецко-фашистских войск. Наши наступающие армии успешно форсировали Сож (левый приток Днепра) и Днепр, то есть прорвали и ликвидировали центральную часть все того же Восточного вала, на все лады расхваленного гитлеровцами, но мифический черт оказался не так страшен, как его намалевали. Уже освобождены и восточные районы Белоруссии, вплоть до Витебска (120 километров западнее Смоленска) и Могилева.

Ранение Николай, по его словам, «схлопотал» по собственной глупости. Во время преследования противника, отходившего с боями по лесисто-болотистой местности, танк Баландина настиг хвост немецкой колонны, которая почти втянулась в лес. Командир «прохлаждался», сидя на башне и свесив ноги в люк: было очень жарко. Охваченный азартом боя, он не поостерегся и, продолжая наблюдать за целью в бинокль, подавал команды прямо с башни. Танкисты успели разбить осколочными снарядами пару автомашин, но тут с отдаленной опушки ударили автоматные очереди, и Николаю досталась разрывная пуля. Она снизу косо вошла в левый бок под мышкой, а вылетела из спины, унеся с собой большую часть левой лопатки. Командир соскользнул внутрь машины и потерял сознание. Теперь левой рукой он с трудом поднимает десять килограммов. Баландину тоже до тошноты надоело околачиваться в тылу. Мы расстались до завтра, довольные друг другом.

25 декабря

Ходил в парк посмотреть свою будущую машину и застал на ней работающий экипаж. Сегодня в учебном полку парковый день. Здороваюсь, представляюсь. Знакомимся: младший сержант Вдовин Василий Евстафьевич – наводчик; рядовой Орехов Ефим Егорович – заряжающий; Сехин Георгий Федотович – замковый, он же механик-водитель младший, мой первый помощник.

Экипаж в общем понравился: народ подтянутый, вежливый и трудолюбивый: машина вся блестит как новая. Первое впечатление всегда дорого.

Самым интересным лицом среди новых моих товарищей показался мне красноармеец Орехов, колхозник и земляк. Догадаться о том, что он свой, смоленский «рожок», было нетрудно, услышав, как он произнес свое имя и фамилию: «Юхвим Арехау».

26 декабря

Дежурю по подразделению, скучаю в ожидании отъезда. Вот и экипаж у нас уже полный. Чего же медлят с передачей машины? Путешествие в неведомую даль всегда заманчиво, пусть даже она называется фронт. Интересно, где на этот раз застанет нас Новый год?

27 декабря

На всех произвел сильное впечатление новый кинофильм «Жди меня». В каждой комнате идет горячее обсуждение.

В казарме общая радость: старшина уехал!

Когда днем мы шагали строем в столовую, меня неприятно поразил услышанный обрывок разговора двух старух в черном, дежуривших на углу: «Кому – война, а кому – мать родна... на каждого... по три начальника!..» Да-а... Конечно, они имеют в виду офицерский резерв при учебном полку. Еще бы: тут нас чуть не целый батальон. Старухам невдомек, что состав в нем постоянно меняется и что никто ни над кем в данном положении не начальствует. Одни прибывают сюда из госпиталей, другие, неудачники, вроде меня, по иным причинам, но все они, в подавляющем большинстве своем, с нетерпением ожидают отправки на фронт. Прощаю несознательным бабкам (которым, возможно, посчастливилось не увидеть фашиста во «всей красе» и которые о войне судят явно понаслышке) их заблуждение, а на душе все-таки нехороший осадок. Эх, скорее бы подальше отсюда, из этого «бабьего рая»! («Бабьим раем» военные называют между собой Ивантеевку, население которой состоит в основном из ткачих.)