Всего один день - Гейл Форман

В прошлый раз я была первая, в этот раз последняя. Я к этому времени уже начинаю паниковать, стараясь придумать, что сказать. Как по-французски будут «случайности»? Или что я предполагаю, что совершила ошибку. Или из-за «Ромео и Джульетты». Или найти то, что потеряла. Или потому, что не хочу соперничать, а просто говорить по-французски. Но я не знаю, как это все сказать. Если бы я знала, я бы тут не сидела.

Потом я вспоминаю Уиллема. «Нутеллу». Про разницу между влюбленностью и любовью. Как он говорил? Как по-французски будет «пятно»? Sash? Tache?

— Эллисон, pourquoi veux-tu apprendre le français?

— Je veux apprendre le français, — начинаю я, повторяя кусок, который произнесли уже все остальные. Я его записала, — Parce que… — я задумываюсь. — Le tache, — наконец говорю я.

Странное заявление, если я сказала то, что нужно. Из-за пятна. Ничего не понятно. Но мадам Ламбер строго кивает и записывает на доске «la tache». И подписывает перевод: «задание». Я, наверное, что-то не то вспомнила. Она смотрит на меня и видит, в каком я замешательстве. И записывает еще одно слово. La tache: пятно.

Я киваю. Да, это оно. Антонима она не записывает. У пятна его нет.

Когда сказали все, мадам улыбается и хлопает.

— C’est courageux d’aller dans l’inconnu[57], — говорит она и записывает. Потом заставляет нас переписать это предложение и разобрать его со словарем. Courageux — это «смелый». Dans — это «в». L’inconnu — «неизвестное». D’aller. У нас уходит минут двадцать, но наконец мы понимаем: заходить на неизвестную территорию — смело. Справившись с задачей, мы так же горды, как и мадам.

Тем не менее в первую неделю занятий я все время нахожусь в каком-то полуужасе, что меня спросят — потому что нас всех спрашивают часто; учеников всего шестеро, а мадам любит, чтобы все работали активно. Когда мы начинаем робеть, она напоминает: «C’est courageux d’aller dans l’inconnu». В конце концов, мне как-то удается себя преодолеть. Я все время допускаю грубые ошибки, я знаю, что я коверкаю слова, что произношение у меня ужасное, но мы все в одной лодке. Чем больше я говорю, тем меньше стесняюсь, и становится легче делать попытки.

— Я себя такой дурой чувствую, но, возможно, этот метод работает, — однажды после урока призналась Кэрол.

Мы с ней и еще несколькими однокурсниками начали собираться после уроков, вместе обедать или пить кофе — чтобы позаниматься, отойти от словесных потоков мадам Ламбер, разобраться, что она имеет в виду, что она хотела сказать своим «пффф» — кажется, что это у нее целый отдельный язык.

— Мне вроде как снился сон на французском, — делится Кэрол. — Я говорила своему бывшему какие-то совершенно ужасные вещи, но на превосходном французском, — с ухмылкой вспоминает она.

— Не знаю, настолько ли я продвинулась, но мне определенно кажется, что я стала меньше тупить, — отвечаю я. — Или просто уже привыкла к тому, что постоянно туплю, как идиотка.

— Un idiot[58], — говорит Кэрол по-французски. — Да в половине случаев надо просто говорить с французским акцентом, и прокатит. Просто надо преодолеть ощущение, что ты un idiot, и полдела сделано.

Я представляю, как окажусь одна в Париже. Мне там предстоит столько сделать — ездить самой, найти Селин, разговаривать на французском — все это меня так обескураживает, что иногда я просто поверить не могу, что отважусь на этот шаг. Но Кэрол, возможно, права — чем больше я спотыкаюсь и поднимаюсь в классе, тем более готовой к поездке я себя чувствую. И не только по части языка. В остальных вопросах тоже. C’est courageux d’aller dans l’inconnu.

Бэбс разбалтывает всем работникам ресторана, что я коплю деньги на поездку в Париж, где собираюсь встретиться со своим любовником, что я занимаюсь французским, потому что он по-английски не понимает, так что Джиллиан с Натаниэлем теперь тоже взялись за мое обучение. Бэбс в свою очередь добавляет в особое меню кучу французских блюд, в том числе макароны, похоже, готовить их очень долго, но, однажды попробовав… боже, я сразу поняла, что с ними все так носятся. Нежный розовый цвет, поверхность тверденькая, а внутри пористые, легкие и нежные, да еще и вкуснейшая малиновая прослойка.

И помимо уроков, я очень много если не говорю по-французски, то думаю о нем — вместе с однокурсниками или на работе. Привозя посуду в кухню, Джиллиан забрасывает меня глаголами. «Есть!» — кричит она. «Je mange, tu manges, il mange, nous mangeons, vous mangez, ils mangent»[59], — отвечаю я. Натаниэль сам языка не знает, но как-то встречался с француженкой и теперь учит меня ругаться. В особенности с девушками.

«T’es toujours aussi salope?» Ты всегда будешь такой стервой?

«T’as tes règles ou quoi?» У тебя что, месячные?

И «Ferme ta gueule!» Он уверяет, что это означает «закрой хлебало!».

— Французы не могут говорить «закрой хлебало», — возражаю я.

— Ну, может, это не дословный перевод, но офигенно точный.

— Но это же так грубо. А французы — люди со вкусом.

— Подруга, эти люди Джерри Льюиса[60]боготворили. Они такие же, как и мы с тобой, — Натаниэль смолкает и улыбается. — Хотя это женщин не касается. Они сверхлюди.

Я вспоминаю Селин, и мне становится как-то нехорошо.

Еще один официант дает мне свои обучающие компьютерные диски, я начинаю заниматься и по ним. Через несколько недель я замечаю, что делаю успехи, и когда мадам Ламбер просит меня рассказать, что я ем на обед, я справляюсь с задачей. Я начинаю строить фразы, потом предложения, и мне не приходится их продумывать прежде, чем сказать, как на китайском. Все складывается как-то само собой. У меня получается.

Однажды утром, уже ближе к концу месяца, я, спустившись по лестнице, застаю за кухонным столом маму. Перед ней лежит каталог из общественного колледжа и ее чековая книжка. Я говорю ей «доброе утро» и лезу в холодильник за апельсиновым соком. Она молча наблюдает за мной. Я собиралась выйти на задний двор, мы теперь всегда так делаем, когда папы, разряжающего атмосферу, нет дома — расходимся по разным комнатам. Но мама вдруг говорит мне сесть.

— Мы с отцом решили возместить твои затраты на изучение французского, — говорит она и отрывает чек. — Но это не значит, что мы смирились с твоей поездкой. Или с твоим обманом. Это совершенно не так. Но французский — это образование, видно, что ты серьезно к этому подходишь, поэтому не должна платить за него сама.

Она отдает мне чек. На четыреста долларов. Это большая сумма. Но у меня уже есть почти тысяча, даже с учетом того, что я заплатила за языковой курс и внесла залог за билет. Бэбс обещала выплатить мне авансом за одну неделю, так что на следующей я выкуплю билет полностью. И еще у меня остается месяц работы. Возможно, имея еще эти четыре сотни, я смогу расслабиться. Но дело в том, что, возможно, я не хочу расслабляться.