Мойры сплели свои нити - Татьяна Юрьевна Степанова

прилюдно при всех парикмахершах обняла и в губы поцеловала. Менты прицепились бы… Мол, совратитель, а значит, и убийца.

– Откуда знаешь, что девочка делала все напоказ? – хмыкнул Гектор. – Может, они правда того…

– Нет-нет, Пашка никогда бы себе не позволил, она ж его падчерица по факту. И Алка его не простила бы, она дочерей любила своих. И потом, мелкая-огрызок его не возбуждала, ему, наоборот, бабы старше нравились, зрелые, с формами, ну, как Алка, мамаша их.

– Откуда знаешь, что Аглая желала, чтобы мать Полину на телевидение не отпустила?

– Паша мне говорил. У сестер разборки шли, кто круче, кто поет лучше.

– А вы слышали, как сестры пели? – Катя решила внести и свою лепту в разговор.

– Нет. На фиг они мне нужны со своей попсой.

– Нам Пяткин, твой бывший босс, поведал, что вроде ты про какое-то алиби Паши знаешь. – Гектор одним движением пальцев свинтил «головку» бутылки.

– На… его, чего вы долбоеда этого слушаете?

– Не выражайся. Босс твой бывший, Пяткин, не подарок, но про алиби-то… ну, вспомни, напрягись. Или все вранье? Не имел Паша на тот роковой вечер никакого алиби.

– А вот имел! – воскликнул Урбанов. – Че я, память, что ли, вместе с ним в землю на кладбище зарыл? Звонил он мне в тот день часов в шесть, может, даже позже. И хвалился…

– Чем хвалился? Откуда звонил? По кнопочному телефону еще допотопному?

– Тогда такими мы пользовались, это сейчас у всех смартфоны… Он мне звонил из Балашихи, из салона своей бывшей автофирмы. – Урбанов взмахнул канфаром-кубком спортивным. – «Бумер» он себе подбирал подержанный. Не такой, как ваш, конечно. – Он кивнул на «Гелендваген». – Признался, что с работы из салона рванул по-тихому, потому как тачка подвернулась подходящая. Не битая, и пробег средний. И самое главное – в кредит «бумер» отдавали, в рассрочку на три года. Спросил еще, помню, смогу ли я ему бабла на первый взнос одолжить, у него финансы пели романсы. Алка, его сожительница, прижимистая баба, не баловала его, все в свой бизнес вкладывала.

Не верилось Кате, глядя на пьяного Урбанова со спортивным кубком, использовавшимся в качестве тары под первач, что некогда он мог одолжить товарищу денег на «бумер». Однако пятнадцать лет назад все складывалось, наверное, иначе – работа охранником в клубе оплачивалась прилично, он не пил горькую, был еще молод, строил планы на будущее, развеявшиеся в дым…

– Не мог он из Балашихи в Пузановку вернуться, когда там пожар заполыхал. Это ж не ночью случилось глухой, а в восемь вечера, все в городе время знали, – объявил Урбанов. – Гонял он на «Шкоде» своей быстро, но от Балашихи до Чурилова двести пятьдесят километров почти. А если завис с «бумером» в автосалоне, то сестриц никак не мог убить. Кто угодно, только не Пашка. Я больше скажу: когда от ваших он рванул тогда, то не с испуга, а чтобы до автосалона в Балашихе добраться. Чтобы они ментам его алиби подтвердили.

– Ты про ваш телефонный разговор полицейским сообщил тогда? – спросил Гектор.

– Не стал я впутываться. Они же его как зайца подстрелили на охоте. Чего я буду лезть? Они все похерили. Начнешь языком трепать – менты его укоротят. Так было, так будет. – Урбанов философски пьяно и горько усмехнулся, кося глазом на Катю. Видимо, предназначалась сия сентенция не полковнику Борщову, а ей.

– Заздравную чашу налей… подставляй тару. – Гектор глазами указал на кубок. – Олимпийские резервы? За победы в спорте? «Динамо» все бежит?

– «Спартак» чемпион! – отчеканил Урбанов и подставил свой кубок.

Гектор вылил туда всю водку до капли.

– Три секунды погоди еще, – попросил он. – Насчет бутылок шампанского. Их на месте убийства в доме нашли – три штуки. И на одной отпечатки сохранились твоего друга Паши.

– Мы шампань оптом с ним брали, затоварились в супермаркете за неделю до убийства. На корпоратив в честь открытия салона красоты Пашка закупался по приказу своей благоверной Аллочки. Я ему помогал, три ящика мы взяли – они на праздник не только клиентов ждали, но и отцов города. Шампань остаться могла. Мы еще тогда и вина купили, испанского, марочного. – Урбанов вздохнул. – Оно тогда дешево стоило, и хоть залейся им.

– Если Паша имел алиби, находясь в тот вечер далеко от Чурилова, в Балашихе, как, по-твоему, бутылка с его пальчиками оказалась на месте убийства? – задал Гектор последний вопрос.

– А … ее знает! Если подкинул кто, чтобы тень на плетень навести и Пашку обвинить, а себя выгородить, а? Шампанское в ящиках и вино мы в салон красоты привезли и оставили в чулане. А потом сеструхи могли сами бутылки шампани оттуда стибрить и приволочь с собой, чтобы втихаря от мамаши нализаться. Я сам их на фестивале с парнями пьяными видел. Ох, как мы отрывались на фестивале! Пели песни, что душа просила. Слушали все группы, всех, кого любили, с кем выросли.

Он поднес кубок к губам и начал медленно осушать. Этакий кудрявый постаревший Дионис, утопивший на дне хмельной чаши ностальгию по временам почти мифическим, легендарным, вольным, канувшим в Лету.

Глава 24

Топор

– Никакое это не алиби у Павла Воскресенского, покойника, – подытожил Гектор, когда они покинули деревню Олимпийскую-Брехаловку.

– Воскресенский мог специально позвонить приятелю и наврать, что он в Балашихе занят осмотром авто. Если бы тогда Урбанов не промолчал, заявил полицейским о телефонном разговоре, алиби бы, конечно, проверили, – согласилась Катя. – А так… опять эхо событий. Призрак…

– Пятнадцать лет назад с расшифровкой мобильных переговоров туго было, – заметил Гектор. – Между прочим, и насчет мобильников Мосина и Марго глухо, я просил негласно пробить номера и расшифровку разговоров хотя бы за последние три дня перед убийством, но отказали – номерами уже занимается Веригин с кашинской ордой и Следком. Они вето свое наложили, не подобраться.

– Они в своем праве, Гек, исполняют, что требуется для расследования. Возвращаясь к Воскресенскому… если его звонок ложный и алиби – выдумка, выходит, что он пытался себя обезопасить, а значит, это именно он убил девушек. И полиция тогда погналась не за истериком, у которого нервы сдали, а за жестоким убийцей. – Катя раздумывала. – Он с поджогом мог не довести в Пузановке дело до конца. Труп Полины ведь не сгорел дотла. Что, если Женя Зарецкий тогда его спугнул? И он сам заметил мальчика, а у колодца решил расправиться с ним как со свидетелем? Хотя, опять же, Женя этого не помнит… Но он ведь наклонялся над срубом, высматривал ведро на цепи, а