О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов - Диоген Лаэртский

Слушал он и уроки геометра Гиппоника; это был ленивый зевака, но в науке своей весьма искушенный, так что Аркесилай шутя говорил, что геометрия залетает к нему прямо в зевающий рот. А когда тот повредился в уме, то Аркесилай взял его в свой дом и ходил за ним, пока он не поправился.

Школу он принял после кончины Кратета, когда некий Сократид уступил ему это главенство. Книг он (как утверждают некоторые) в силу своего воздержания от всяких суждений[342] не писал вовсе; другие же говорят, будто его видели за правкой каких-то сочинений, которые он то ли издал, то ли сжег. Платоном он, по-видимому, восхищался и имел у себя его книги. Впрочем, и Пиррона он брал за образец, и диалектике был предан, и эретрийскими рассуждениями владел – оттого-то Аристон и сказал о нем:

а Тимон сказал так:

В речах он был сжат, сводил все к исходным положениям, любил четко различать слова, умел говорить колкости и насмешки; поэтому тот же Тимон говорит о нем так:

Например, он воскликнул, когда очень молодой человек стал рассуждать слишком задорно: «Неужели никто не обставит его в бабки?» Когда человек, слывший женоподобным, утверждал перед ним, что не видит разницы между большим и меньшим, он спросил: «И нутром ты не чувствуешь разницы между штукой в десять пальцев и в шесть пальцев?» Некий Гемон Хиосский, безобразный лицом, но мнивший себя красавцем и щеголявший в тонких тканях, заявил было, что истинный мудрец никогда не влюбится. «Даже в такого красавца и щеголя, как ты?» – спросил Аркесилай. А когда развратник, намекая на Аркесилаеву величавость, сказал ему:

то Аркесилай откликнулся:

Докучному болтуну без роду без племени он сказал:

О другом болтуне он сказал: «Нет на него няньки построже!» А некоторых он вообще не удостаивал ответом. Один любитель словесности, ссужавший деньги в рост, признался ему, что в чем-то заблуждался; Аркесилай ответил стихами из Софоклова «Эномая»[348]:

Один диалектик Алексиновой школы не смог повторить как следует какой-то довод Алексина; Аркесилай рассказал ему историю про Филоксена и кирпичников. Филоксен услышал, как они поют, коверкая что-то из его напевов, и стал за это топтать их кирпичи, приговаривая: «Вы портите мое, а я – ваше».

Не любил он тех, кто принимается за науки не в должную пору. В разговоре он обычно, сказав «Я утверждаю», добавлял: «А такой-то с этим не согласится» – и называл имя; от него это переняли многие его ученики, как и весь его облик и образ речи.

Был он очень находчив в метких ответах, умел оборачивать рассуждение, возвращая его к исходному месту, умел применяться к любому случаю. Силою убеждения он превосходил всякого; потому и стекались к нему в школу столь многие, хоть и страшась его острого языка. Но они смиренно это переносили, так как был он добр и умел обнадеживать слушателей.

С товарищами он был всегда готов поделиться и оказать услугу, но по скромности своей скрывал эту доброту. Так, навестив однажды больного Ктесибия и приметив, в какой он бедности, он потихоньку подложил ему под изголовье кошелек; и тот, обнаружив его, воскликнул: «Это шутки Аркесилая!» А в другой раз Аркесилай послал ему тысячу драхм.

Это он свел аркадянина Архия с Евменом и тем дал ему случай достичь высокого достоинства. По широте души и щедрости он был первейшим посетителем платных зрелищ[349] и пуще всего стремился на Архекрата и Калликрата, которые брали за вход по золотому. Многим он помогал, для многих собирал складчину. Когда кто-то взял у него столовое серебро, чтобы принять гостей, и не вернул, Аркесилай об этом не напоминал и не спрашивал; а другие передают, что он с готовностью дал это серебро на время, а когда взявший стал возвращать, то подарил насовсем, потому что тот был человек бедный.

У него было имение в Питане, с которого высылал ему доходы брат его Пилад; кроме того, немалыми деньгами опекал его Евмен, сын Филетера, – оттого-то ему одному из всех царей посвящал Аркесилай свои книги. И хотя много народу услужало Антигону и встречало его при наездах в Афины, но Аркесилай оставался в стороне, не желая напрашиваться на знакомство. Другом ему был Гиерокл, начальник Мунихия[350] и Пирея; Аркесилай навещал его в порту каждый праздник, и тот долго уговаривал его приветить Антигона, но Аркесилай не поддался и от самых царских дверей повернул прочь. После морской победы Антигона многие стали приходить к нему сами, многие – обращаться со льстивыми письмами, но Аркесилай молчал. Лишь однажды он ездил послом своих сограждан в Деметриаду к Антигону, но без успеха.

Все свое время он проводил в Академии, отстраняясь от общественных дел. Лишь иногда, выходя в город, он по дружбе к Гиероклу задерживался в Пирее, обсуждая разные положения, и за это иные о нем злословили.