Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов - Джаспер Ффорде

— Джек, — сказала я, — а сами вы чего хотите?

— Я?

— Да, вы.

Он вздохнул.

— Это не так просто. Я отвечаю за семьсот восемьдесят шесть других персонажей этой книги. Только подумайте: всех этих генератов сбагрят за бесценок, как индеек после Рождества, или разберут на текст. Меня от одной мысли об этом дрожь пробирает!

— Это и так может произойти, Джек. По крайней мере, мы хотя бы попытаемся бороться. Гните собственную линию. Вырвитесь из привычных рамок.

Он снова вздохнул и провел пятерней по волосам.

— Но как же противоречия? Разве не в этом суть бытия одинокого детектива? Ужасное саморазрушение, внутренняя борьба, придающая остроты его работе и делающая историю более интересной? Ведь можно просто обойтись цепочкой «убийство — допрос — допрос — второе убийство — связь — допрос — связь — ложный след — драматический поворот — развязка», разве не так? Но где же интерес, если детектив не влюбляется в кого-нибудь, связанного с первым убийством? Мне же тогда не представится возможности выбирать между законом и собственными чувствами!

— А если и нет? — настаивала я. — Не обязательно же именно так. Есть много путей сделать историю интересной.

— Ладно, — сказал он, — допустим, я счастливо живу с Мадлен и детьми, но что делать с побочными сюжетными линиями? В таких историях конфликт это, если хотите, хорошо. Конфликт — это правильно. Конфликт работает.

Он сердито смотрел на меня, но я знала, что он по-прежнему верит в себя — сам факт нашего разговора это подтверждал.

— Противоречия не обязательно должны быть семейными, — возразила я. — Мы можем выловить из Кладезя несколько побочных сюжетных линий и ввести их в роман. Согласна, главное действие не должно постоянно оставаться с вами, но если мы… Привет. У нас гости.

На розовом «герольд-триумфе» подъехала дама средних лет. Она выбралась из машины, подошла к Джеку и отвесила ему звонкую оплеуху.

— Как ты посмел! — взвизгнула она. — Я три часа прождала тебя в баре «Два одиночества»! В чем дело?

— Я уже говорил тебе, Агата. Я был у жены.

— Да уж, у жены! — Она презрительно сплюнула и завизжала громче: — Не ври! С кем ты на сей раз трахался? С одной из тех жалких шлюшек в участке?

— Я не лгу тебе, — повторил он ровным голосом, скорее ошарашенный, чем разгневанный. — Еще вчера вечером я сказал: между нами все кончено, Агата.

— Да неужто? Так это ты его накрутила? — напустилась она на меня, сверкая глазами с презрением и злостью. — Приперлась сюда по обмену со своими потусторонними замашками и песнями о самоопределении и думаешь, тебе удастся перекроить сюжет? Ну ты и штучка! — Она на миг умолкла и смерила нас взглядом. — Вы спите вместе.

— Нет, — отрезала я, — и если сюда не внести изменения как можно скорее, книга перестанет существовать вообще. Если хотите убраться отсюда, думаю, я смогу это как-нибудь устроить…

— Ах, для тебя это так просто, да? — Ее перекосило от злобы и страха, она визжала все громче. — Думаешь, звякнешь пару раз по комментофону, и все будет в шоколаде?

Агата ткнула в меня длинным костлявым пальцем.

— Вот что я тебе скажу, потусторонняя дамочка! Мы этого так не оставим!

Она злобно посмотрела на нас обоих, плюхнулась за руль и, взвизгнув шинами, уехала.

— Ну, как вам такой побочный конфликт? — спросила я, но Джеку было не до смеха.

— Посмотрим, что вы еще придумаете. Этот вариант мне как-то не очень по вкусу. А вы не узнали, когда Книжная инспекция собирается нас читать?

— Пока нет, — сказала я.

Джек посмотрел на часы.

— Идемте, нам предстоит сцена с подтасовкой результатов поединка. Вам понравится. Мэри иногда немного запаздывала со своим «если ты не знаешь, то мы вряд ли сумеем тебе помочь», когда мы разыгрывали старую знакомую схему «добрый коп — злой коп», но ты просто будь начеку, и все пройдет как надо.

Он выглядел гораздо счастливее после стычки с Агатой, и мы двинулись через дорогу к ржавой лестнице, ведущей в тренажерный зал.

Рединг, четверг. Всю ночь шел дождь, и в чистых тротуарах отражалось унылое небо. Мэри и Джек поднимались по стальным ступеням во владения Микки Финна. В мрачном зале пахло потом и мечтами: здесь стремились пробиться наверх люди из низших слоев редингского общества. В свое время Микки Финн и сам побывал боксером. Глаза его затерялись в переплетении шрамов, руки дрожали. Потом он стал тренером, позже — менеджером. Теперь он просто держал зал да еще приторговывал дурью.

— И кого мы тут ищем? — спросила Мэри.

Лестница гудела у нее под ногами.

— Микки Финна, — ответил Джек. — Он вляпался в неприятности пару лет назад, и я замолвил за него словечко. У него передо мной должок.

Они добрались до верхней площадки и открыли две…

Хорошо, что дверь открывалась внутрь. Открывайся она наружу, не рассказывала бы я сейчас эту историю. Джек едва удержался на краю. Я схватила его за плечо и дернула на себя. От зала Микки Финна остались только короткие половицы, где-то через фут переходившие в описательную прозу, чьи оборванные концы бились и трепетали, как флажки на ветру. За ними не было ничего, кроме туманного обрыва в исхлестанное ветрами бледное море, где набирал силу тайфун. Волны вздымались и опадали, увлекая за собой похожие на траулеры маленькие суденышки с моряками в непромокаемых штормовках на борту. Но само море, насколько я видела, состояло не из воды, а из букв, которые порой складывались в слова, а то и в короткие предложения. То и дело слово или предложение радостно выскакивало на поверхность, и моряки тут же вылавливали его сачками на длинных палках.

— Черт! — выругался Джек. — Гром и молния!

— Что это? — спросила я, когда буквы сложились в слово «саксофон» и устремились к нам, превратившись в настоящий саксофон, как только слово выплеснулось на порог и с грохотом ударилось о железную лестницу.

Облака над растревоженным морем состояли из отдельных букв и знаков препинания, которые складывались в уродливые узоры. То и дело в гребень волны ударяла молния, и в месте попадания буквы закручивались спиралью, спонтанно складываясь в слова.

— Текстовое море! — крикнул Джек, перекрывая бурю.

Пока мы пытались закрыть дверь, борясь со шквалом, мимо нас с громким «гарк!» пролетел граммазит и умело подцепил глагол, в недобрый час выпрыгнувший из моря.

Мы снова налегли на дверь и захлопнули ее. Ветер улегся, только отдаленный рокот бури доносился из-за наполовину застекленной двери. Я подняла погнувшийся от удара саксофон.

— Я думала, Текстовое море вообще никак не выглядит, — проговорила я, все еще тяжело дыша. — Мне казалось, это абстракция.