Лавка древностей. Томъ 1 - Чарльз Диккенс

— Очень вамъ благодарны, сударь, до свиданія, повторялось на всѣ лады, и мальчики, одинъ за другимъ, медленно и степенно вышли изъ школы. Но на дворѣ солнышко такъ ярко сіяло, птички такъ звонко пѣли, какъ это бываетъ только въ праздничные дни; деревья уже издали манили къ себѣ мальчиковъ, приглашая ихъ вскарабкаться наверхъ и отдохнуть среди густыхъ вѣтвей; сѣно, собранное въ копны, какъ будто такъ и ждало, чтобы они пришли и разбросали его на солнышкѣ; колосившійся хлѣбъ, слегка покачиваясь, указывалъ на лѣсъ и ручеекъ, а бархатная мурава! что за прелесть! какое раздолье кувыркаться по ней, прыгать, бѣгать въ запуски. Дѣти не выдержали и, забывъ о только что данномъ обѣщаніи, съ радостнымъ крикомъ и хохотомъ бросились въ разсыпную.

— И слава Богу, замѣтилъ учитель, глядя имъ вслѣдъ. — Это такъ естественно въ ихъ лѣта.

Но на весь свѣтъ не угодишь, говорить пословица, что, впрочемъ, каждому и безъ нея, по собственному опыту, извѣстно. И тутъ оказались недовольные. Послѣ полудня въ школу стали собираться маменьки и тетеньки счастливыхъ мальчугановъ, чтобы выразить учителю свое неудовольствіе за то, что онъ распустилъ дѣтей безъ всякой надобности, по ихъ мнѣнію. Нѣкоторыя изъ нихъ ограничивались намеками, вѣжливо обращаясь къ учителю съ вопросомъ: какой сегодня праздникъ и какъ онъ обозначенъ въ календарѣ, въ кругу или нѣтъ, между тѣмъ какъ другія, считавшіяся деревенскими политиканами, прямо утверждали, что распускать на полдня учениковъ, если только это не день тезоименитства королевы, оскорбленіе трона, церкви и всего государства: это, молъ, пахнетъ революціей. Остальныя же бабы просто-напросто ругались. Это, молъ, ни на что не похоже, это все равно, что дневной грабежъ. Одна сердитая старуха бранила учителя въ лицо, да видитъ, что съ него, какъ съ гуся вода, ничѣмъ не проймешь кроткаго человѣка, какъ бомба вылетѣла изъ школы и стала передъ открытымъ окномъ отчитывать ему при другихъ бабахъ. Онъ, молъ, долженъ вычесть эти полдня изъ своей недѣльной платы, а то его недолго и по шапкѣ; такихъ, молъ, лѣнтяевъ и безъ него не оберешься въ околоткѣ; если ему трудно даже съ дѣтьми заниматься, найдутся и почище его на его мѣсто. Но и это не брало: ни одного слова, ни одной жалобы не проронилъ учитель, только лицо его осунулось больше прежняго, стало еще печальнѣе.

Вечеромъ, когда онъ собирался съ Нелли идти гулять, въ садикъ вбѣжала, ковыляя, старушка-сидѣлка и велѣла ему отправляться какъ можно скорѣе къ больному мальчику: его, молъ, тамъ ждутъ. Учитель поспѣшилъ на зовъ, и взялъ съ собой и Нелли.

Подойдя къ одной хижинѣ, онъ тихонько постучалъ въ дверь; ему тотчасъ же отперли. Въ первой комнатѣ металась въ отчаяніи бабка больного мальчика, которую старались утѣшить собравшіяся кумушки.

— Что съ вами, сосѣдка, развѣ ему такъ плохо? спросилъ учитель, подходя къ ней.

— Совсѣмъ плохо, ребенокъ умираетъ, кричала старушка, горько рыдая. — И все это черезъ васъ, черезъ ваши книжки. Вамъ, по-настоящему, не слѣдовало бы и приходить сюда, да ужъ очень желаетъ васъ видѣть мой мальчикъ. Боже мой, Боже мой, что мнѣ дѣлать! стонала несчастная женщина.

— Не вините меня, сосѣдка, я здѣсь не причемъ, кротко замѣтилъ учитель. — Меня, впрочемъ, не оскорбляютъ ваши упреки, нѣтъ; я вижу, что вы въ отчаяніи и сами не знаете, что говорите.

— Неправда; я знаю, что говорю; если бы мой бѣдный мальчикъ не просиживалъ цѣлые вечера надъ уроками, онъ все боялся, чтобы вы его не наказали, онъ, навѣрно, былъ бы теперь здоровый, веселый.

Старушка не унималась.

Учитель обратился къ другимъ женщинамъ: не заступится ли кто за него, но онѣ только качали головой, приговаривая вполголоса, что ученіе ни къ чему доброму не ведетъ, вотъ, молъ, вамъ и примѣръ налицо. Но онъ не измѣнилъ себѣ: по обыкновенію, кротко выслушалъ незаслуженные упреки и пошелъ за старушкой-сидѣлкой въ слѣдующую комнату, гдѣ на кровати лежалъ больной мальчикъ, полуодѣтый.

Съ виду это былъ совсѣмъ маленькій ребенокъ. Кудрявые волоски обрамляли его милое личико. Большіе глаза еще свѣтились, но уже не земнымъ свѣтомъ. Учитель сѣлъ около его постели, нагнулся надъ его подушкой и назвалъ себя по имени. Мальчикъ мигомъ встрепенулся, провелъ рукой по лицу и обвилъ обезсилѣвшими ручонками шею любимаго учителя, называя его своимъ милымъ, добрымъ другомъ.

— Да, да, Богъ свидѣтель, что я всегда былъ тебѣ другомъ, промолвилъ бѣдняга-учитель.

— Кто это? спросилъ больной, указывая на Нелли. — Я боюсь поцѣловать ее, а то и она заболѣетъ. Скажите ей, чтобы она протянула мнѣ руку.

Нелли подошла къ нему, рыдая, и пожала его маленькую изсохшую ручонку.

— Помнишь, Гарри, какъ ты по вечерамъ приходилъ ко мнѣ въ садикъ, шопотомъ говорилъ учитель, стараясь поддержать въ ребенкѣ видимо угасавшую мысль; — какъ только встанешь, такъ и бѣги туда. Безъ тебя тамъ скучно: даже цвѣточки повѣсили головки; придешь, да?

Мальчикъ едва замѣтно улыбнулся и, беззвучно шевеля губами, положилъ ручку на сѣдую голову своего друга.

Наступило молчаніе. Вдругъ послышались крикливые голоса дѣтей, игравшихъ на лугу. Вечерній вѣтерокъ подхватилъ эти звуки и они вмѣстѣ съ нимъ ворвались въ комнату, гдѣ лежалъ маленькій страдалецъ.

— Что это такое? спросилъ онъ, открывая глаза.

— Это мальчики играютъ въ крокетъ.

Больной взялъ платокъ, лежавшій у него на постели, и хотѣлъ помахать имъ надъ головой, но рука не повиновалась ему и безсильно упала на одѣяло.

— Хочешь, я это сдѣлаю вмѣсто тебя? спросилъ учитель.

— Пожалуйста, помашите платкомъ около окна и привяжите его къ рѣшеткѣ. Можетъ быть кто нибудь изъ нихъ замѣтитъ и вспомнитъ обо мнѣ, еле могъ произнести больной.

Онъ приподнялъ голову, посмотрѣлъ на развѣвавшійся уже сигналъ, потомъ на свою крокетную палку, которая вмѣстѣ съ книжкой, доской и другими его вещами праздно лежала на столѣ, опустился на подушку и спросилъ, гдѣ же дѣвочка, и почему онъ ея не видитъ.

Нелли подошла и еще разъ пожала его ручку. Долго учитель держалъ въ объятіяхъ своего маленькаго друга — они, дѣйствительно, были друзьями, не смотря на разницу въ лѣтахъ, — наконецъ, ребенокъ повернулся къ стѣнкѣ и заснулъ.

А тотъ все сидѣлъ около него и держалъ его похолодѣвшую ручку, стараясь ее согрѣть. Онъ чувствовалъ, онъ зналъ, что она ужъ не живая, но никакъ не рѣшался выпустить ее изъ своей.

XXVI

Нелли была глубоко огорчена смертью милаго мальчика; отчаяніе его бѣдной бабушки, оставшейся одинокой на старости лѣтъ, болью отозвалось въ ея сердцѣ. Вся въ слезахъ вернулась она домой, но скрыла отъ дѣдушки настоящую причину своихъ слезъ: она боялась, что эта печальная исторія