Замок на песке - Айрис Мердок

На вокзале Ватерлоо Мор ждал поезда, которым должна была приехать Рейн. По каким-то школьным делам он отправился в Лондон, и они условились встретиться после ленча и провести остаток дня вместе. Мор с величайшим беспокойством замечал, что просто общение не утишало их страданий — возникала потребность в чем-то новом, куда более остром. Это, думал он, и есть проклятие.

До прихода поезда оставалось пятнадцать минут. По громкоговорителю заиграла музыка. Люди сновали туда-сюда по громадному гулкому пространству между кассами и платформами. Некая музыкальность объединяла эту картину, и в какой-то момент все в целом превратилось в балет, горестный, зловещий, странный. Актеры скользили по сцене туда и сюда с точностью механических кукол. Мор отвернулся. Он купил газету и поспешно развернул ее. Леденящие душу заголовки тут же бросились ему в глаза.

«Автомобильная катастрофа — жених выжил, невеста погибла»,

«Дальнейшее заражение земной атмосферы: ученые предупреждают».

Он смял листок и бросил в урну. Сел на скамью и закурил. Хотелось выпить, но в самый разгар дня это было ни к чему. Он и так в последнее время слишком много пил.

Его мысли вновь потекли по проторенному руслу. Неужели он в самом деле обманул Рейн относительно своей семейной жизни? А любит ли она его? Сколько продлится ее привязанность к нему? Предположим, он порвет ради нее со своей прежней жизнью, а потом и эта новая жизнь окажется лишь грудой обломков? Не преступно ли это — вступать в союз с такой юной девушкой? А может, он в ее глазах не более чем некая недолговечная замена умершего отца, и в ее привязанности к нему тоски куда больше, чем страсти? Все это он выпытывал у Рейн подробно и долго, но так ничего и не выяснил. Эти разговоры преследовали его во сне, так что утром он вставал с головной болью, и потом весь день едва справлялся со своими делами. Она всеми силами убеждала его в своей любви. Но он чувствовал, что на самом деле она убеждает себя. Временами ее горячность трогала его настолько, что все прочее переставало существовать. Но теперь Мор знал, и это было одновременно и мукой, и утешением, что в этом проклятом состоянии ума ничто не может длиться долго. Уверенность и сомнения сменяли друг друга через равные промежутки времени, и, наверное, именно случайности предстояло решить, на чем же он остановится и как поступит.

По крайней мере, одно решение было принято твердо. Они еще не стали любовниками. Рейн этого желала. Но Мор решил еще подождать, пока ситуация прояснится. Время шло, ничего не прояснялось, и он начал подозревать, что именно это откладывание и есть его фатальная ошибка. Но что поделаешь, полученное в детстве и довлеющее над ним до сих пор пуританское воспитание мешало уже окончательно, в грубо физическом смысле, изменить жене. Хотя он сознавал, что в сущности уже изменил ей во всех смыслах. Он написал Нэн письмо, но снова не отважился высказать все до конца, потому что испугался — а вдруг она вернется прежде, чем он поймет, как поступить. Он понимал, что уже определенно и непоправимо распрощался с правдой. На той грани, к которой он сейчас подошел, правда не могла стать помощницей в его выборе. И стремление к собственному благополучию тоже. Бладуарду он сказал, что именно это стремление ведет его, но теперь погас и этот маяк. Он больше не взвешивал, с кем ему будет лучше, с Нэн или с Рейн. Все равно счастливым ему уже не быть никогда, да и так ли уж это важно.

Что оставалось реальным до боли, так это его влечение к Рейн, всевозрастающее, как ему казалось, и в то же время еще не способное пересилить сомнения — а в праве ли он втягивать ее в эту сумятицу чувств? И что будет с ним, когда наступит момент сообщить Нэн и детям, что он уходит от них? Если бы любовь к Рейн могла сделать его еще более сумасшедшим, или наоборот, его чувство привязанности к прежней жизни стало бы более сильным — тогда он смог бы решиться. А сейчас он балансировал посреди всех этих сил и не мог переместиться ни туда, ни сюда. Лишь изредка утешительные, многообещающие картины рисовались перед ним — вот они уже вместе, все муки остались позади, и уже ничто не помешает их счастью. Если бы он мог удержать эту картину в своем сознании достаточно долго, возможно, это помогло бы ему принять решение. Но даже этого видения было недостаточно. Он с болью понимал, что для того, чтобы обрести возлюбленную, ему придется учитывать не только свои добродетели, но и свои дурные качества: несдержанность, неприязнь к Нэн, непонятную склонность к жестокости. Эта дикая пустошь лежит между ним и Рейн, и надо что-то сделать с этим пространством, иначе он никогда не окажется с ней рядом. Идти вперед, не сводя с нее глаз, только тогда, может быть, и удастся дойти.

Мор отбросил сигарету. Сейчас должен появиться поезд. Он подошел поближе к платформе. Желание увидеть ее пересилило все прочие мысли. Он стоял, вглядываясь вдаль. Прошло несколько минут. Поезд, несомненно, опаздывает. Мор начал прохаживаться туда-сюда, покусывая ногти. А вдруг что-то случилось, может, авария? Перед ним на миг отчетливо возникло видение Рейн, лежащей в крови посреди покореженных обломков. Он снова посмотрел на часы. Ну, когда же! Ну, появляйся же! И поезд, наконец, появился. Проплыл вдоль платформы и остановился, выплюнув на свежий воздух сотни прибывших. И они все устремились к заграждению. Рейн не приехала. Возможно, заболела. Или передумала. А может, он чем-то невольно обидел ее вчера. А вдруг уехала? Нет, вот она, слава Богу, такая крохотная, что он просто не разглядел ее в толпе. Увидела его, помахала рукой. Она уже совсем близко от ограждения. Она здесь.

— Рейн, — выдохнул он. И со всей страстью обнял ее. Его больше не волновало, что кто-то может их увидеть, не волновали сплетни и пересуды.

Рейн со смехом освободилась из его рук. Не сводя с него глаза, повела к выходу.

— Ты плакал, — сказала она. — У тебя есть ужасная привычка — плакать беззвучно. Лучше уж навзрыд.

Мор и в самом деле в глубине души заливался слезами.

— Видишь, какой я немощный! Но теперь все в порядке.

Они вышли из здания вокзала и пошли к реке.

— Куда мы идем? — спросил Мор. Рейн, очевидно, знала Лондон куда лучше его.

— Сначала перейдем мост, — объяснила она, — а потом я покажу тебе кое-что. — Она тащила его за руку, как дети тащат взрослых. Они подошли к мосту Ватерлоо.

Широкая, изгибающаяся лента Темзы возникла перед ними, обрамленная бледно-золотыми куполами и шпилями. Сверху, по неяркому небосводу плыли пухлые белые облака. День был холодный, собирался дождь. Вода поблескивала, вспениваясь волнами, на которых покачивались стоящие на приколе баржи. Но воздух над неспокойной рекой был абсолютно безмятежен, и знакомые очертания зданий таяли в легкой дымке. Они остановились посмотреть, и Мор ощутил всплеск волнения, которое всегда, еще со времен его провинциального детства, охватывало его при каждой новой встрече с Лондоном, городом прекрасным и коварным, полным ловушек и соблазнов. Холодный ветер дул в их сторону. Они в молчании смотрели на восток.

Рейн вздрогнула.

— Смотри, а в Лондоне уже осень. Я думала, листья начинают опадать в сентябре. Но здесь осыпаются уже в июле. Наверное, я не смогу прожить в Англии весь год.