Общага-на-Крови - Алексей Иванов

Но почему мои друзья не выработали своего отношения? — думал Отличник. Из-за того, что обживали, разрабатывали свой Дар только с одной стороны: любовь, например, талант или бог? Это так, но этого мало для объяснения. И Отличник думал, что опять виновато одиночество. Его друзья не были к нему готовы. Когда их выселили и они начали жить поодиночке, их зрение просто замутил страх. Они смотрели не вперед, на истину, а назад, на остальных. А если наступать, постоянно оглядываясь, то наступление будет неотличимо от отступления. Друзья Отличника вскочили на ступень выше, чем прочие, и кинулись строить крепостные стены, чтобы никто не покусился на достигнутую ими высоту. Правда, высота эта, как выяснилось, не превышала высоты койки.

А что значит — строить крепостные стены? Крепостные стены — это право на собственный образ жизни. В общаге, где глаза и уши со всех сторон, друзья Отличника яростно доказывали свою правоту. А доказывать было вовсе и не нужно, потому что их правота, их Дар — это аксиома, а не теорема. Это и была их попытка выбирать там, где нет выбора, а есть отношение. Во вселенной общаги есть и хорошие, и дурные стороны. Доказывать, будто что-то одно целиком хорошо, — это доказывать, что оно же, наоборот, плохо. Все свои силы они отдали доказательству, и на самое главное — на отношение — сил не осталось. Не надо доказывать, надо относиться — пусть немного наивно, но внимательно и серьезно.

Ну а что делать ему, Отличнику? Что ему нужно в этот страшный час? А нужно мне, сказал себе Отличник, чтобы я был с Серафимой — раз, чтобы мне не было больно — два и чтобы друзья мои не боялись оставаться самими собою — три. Что ж, боль можно заглушить хотя бы и другой болью. Друзья сами должны понять, что жизнь — это такая дорога, на которой не останавливаются и не идут вспять. А Серафима…

И память пробилась сквозь спазмы души. И Отличник вновь увидел Серафиму — их первая встреча, Серафима с цветами, а он «уже с чемоданом», Тенерифа, вечера, закаты и вишневое варенье, дискотека и танцующая Серафима, Серафима на крыше под темным и облачным небом, Серафима в ночнушке в пустом общажном коридоре, голая Серафима, обнимающая его за шею, Серафима и теория светофоров, Серафима и Волк, Серафима за окном отъезжающего «Икаруса»… Боже, как недавно все это было — еще только сегодня утром! И вдруг страшная пропасть между ними, разлука навсегда, непреодолимая бездна…

Непреодолимая?

Отличник сам не понимал, что он давно уже не сидит на балконе верхом на чемодане, а носится по коридорам и лестницам общаги, цепляясь громоздким чемоданом за косяки, углы и перила. Его жгло, жгло, жгло, ему нужен был ветер, чтобы остыть, но путь на крышу, где можно было встретить ветер, был закрыт.

Отличник остановился на какой-то промежуточной площадке черной лестницы. В душе его, незаметно от рассудка, уже созрело решение, как вернуться к Серафиме, как спасти друзей, как загасить костер боли. Он пытался его оправдать. «Я человек! — твердил он, уткнувшись лбом в холодную и шершавую стену. — Мне, как любому человеку, нужен я сам — счастливый. Нужен тот, кого я люблю, и нужны те, кто любит меня. Мне нужны счастье, Серафима и мои друзья… А этого нету… Боль, любовь, одиночество — пронзительная формула человека. И что же я хочу сделать, чтобы ее вывести? Какой ужас, на что толкает меня мой Дар!»

Он, мгновенно обессилев, побрел по лестнице вверх и свернул на этаж. «Постой! Постой!» — визжало что-то в душе. «Так, — останавливаясь, сказал себе Отличник. — Да, все пропало. У меня больше ничего нет. Мне не к кому и некуда идти. У меня истерика?.. Ладно, ладно, пусть истерика, но я еще соображаю… Я делаю это на трезвую голову. Значит, так надо. Иначе нельзя соблюсти формулу. Потому я иду… И все. Больше ни о чем не думаем. Больше ничего нет и ничего уже не будет».

Он пошел дальше и свернул в первый же попавшийся блок. «Я просто вывожу несложное уравнение, формулу», — вслух бубнил он. Он щелкнул выключателем и заглянул в туалет. Мокрый пол, унитаз в дерьме, куча мятой бумаги в урне… Он постоял и закрыл дверь.

«Значит, не судьба!» — облегченно ухнул кто-то в душе.

Отличник вышел в коридор. «Мама-мамочка, ой, не надо, ой, как мне страшно», — подумал он и пошел в другой блок.

Здесь туалет был свежевымыт.

Отличник запер за собой дверь и сел на унитаз. Чемодан он положил на колени. Чемодан затрясся. «Ну, довольно, хватит, — подумал Отличник. — Есть во мне упорство или нет? Верю я в собственную правоту или сам себе врал?»

Он открыл чемодан и начал рыться в вещах, уложенных чужими руками. Вот, так и есть, в пакетике умывальные принадлежности: мыло в мыльнице, зубная щетка, тюбик с пастой, бритвенный станок. Отличник аккуратно достал из фантика бритвенное лезвие, бросил фантик в урну, пакет убрал в чемодан, а чемодан тщательно запер и поставил в угол. «Ну, к полету готов», — бодрясь, фальшиво подумал он.

«A-a-a! — выл кто-то в душе. — Постой! Постой! Ну хоть пять минут! Ну выйди в последний раз поглядеть на солнце-то!..»

«Ладно, видал я его, — сказал Отличник. — Если выйду сейчас, то уж точно ничего не сделаю».

«А мать, отец? — твердил кто-то. — Им-то за что? Кому ты чего докажешь? Кто тебя поймет? Ведь скажут — психанул, смалодушничал!..»

«А я ничего и не доказываю. Это не аргумент в споре. Это логический конец, вывод, формула. И что там скажут — плевать. Ведь есть и третья правда».

«Но ведь больно себя резать-то! Посмотри на руку — какая она тонкая, живая. А бритва — стальная, холодная… Ведь будет сегодняшний вечер, а ты не увидишь… А что покажут по телику? А недочитанные книги? А новые женщины? Ведь все пройдет, все забудется, жизнь прекрасна!»

«Это верно, — согласился Отличник. — Только если мне не хватит воли сейчас, то и потом ее не будет хватать, и ничего прекрасного из жизни все равно не получится».

«А сегодняшняя ночь в морге? А послезавтра тебе на лицо будут кидать землю!..»

«А Серафима?»

Голос захрипел удушенно.

«А разве Серафима не там же? А разве ей не будут кидать на лицо землю?»

«Ну и пусть тебя найдут в сортире у толчка…» — злобно прошипело, угасая.

— Ну и пусть, — вслух согласился Отличник.

Он взял лезвие покрепче и поднес его к сгибу локтя. «Ой, страшно…» — сознался он себе.

А Серафима? Сегодня ночью она стала твоею, твоими стали ее губы, глаза, руки, тело, твоею стала ее любовь, а ты?..

— У-у-у!.. — беззвучно заревел Отличник и, надавливая изо всех сил, провел по руке бритвой.

Кровь вывалилась наружу, как теплое, щекотливое насекомое, а яркая боль полоснула по глазам.

Так, теперь вторую.

Отличник попробовал переложить лезвие в пальцы левой, разрезанной руки, но оно выскочило и упало со звенящим шелестом.

Подними.

Он наклонился, кровь потекла на колени, и его затошнило. Нет, не могу. Больше не могу. Сил нету. Ладно, и так сойдет. Он сполз вниз, обхватил руками унитаз и начал в него блевать.