Оранжевое вино - Наталья Андреева

– Я не буду, – запротестовала, было, Инна. – Мне ехать.

В кармане у нее был обратный билет на пятичасовой автобус.

– Не брезгуй, помяни. – И Позднякова достала из буфета две рюмки.

Инна послушно выпила водку.

– Скажите, почему Тамара с вами не общалась? За что она вас так… не любила. – Инна хотела сказать «ненавидела», потому что надо иметь вескую причину, чтобы «похоронить» родную мать. Ведь Тамара говорила всем, что ее родители умерли.

– А ты посмотри на меня, – усмехнулась Валентина Михайловна. – Вот за то и стыдилась. Что здесь ее родила, не в Москве. Что на рынке торгую. Высшего образования не имею. Медсестрой я всю жизнь проработала. В больнице местной. Простой медсестрой. А хоромы мои сама видишь, – она кивнула на горку с советским хрусталем, ковер, купленный наверняка еще по открытке, во времена дефицита, когда на них записывались в очередь. На старые окна с облупившимися рамами. – Нравятся тебе мои апарта´менты? Вот и Томке не нравились. Не простила она мне…

– Чего? – Инна слегка захмелела.

– Того же, чего и всем. Характер у нее был – врагу не пожелаешь. Злопамятная больно. Красивая ведь девка и устроилась хорошо. Но обиды никому не прощала. Случай был: позвала ее подружка на свадьбу. Та, с которой они вместе учились. Кажись, за одной партой даже сидели. Девке наконец повезло. Первый раз замуж вышла – уголовник оказался. Ребенок вырос безотцовщиной. И вот нашелся для нее хороший мужик, почти не пьющий, работящий. Все в один голос: «Счастья тебе, Елена, заслужила». Настрадалась девка. Так что ты думаешь? Томка того мужика увела. Как я потом поняла, для того и на свадьбу к подружке приехала. Как же! Столичная штучка, актриса! Мужики ведь, понятно, каким местом думают. Я ее спрашиваю: «Да зачем ты это сделала-то? Свадьбу Ленкину расстроила? Он ведь не нужен тебе, ухажеров, поди, и в Москве хватает». А она мне: «Ленка сказала Павлику Краснову, что я гулящая. И он меня бросил». Господи боже, да когда это было?! Того Павлика уж и не помнит никто, в пьяной драке его зарезали. Так я ей и сказала. А она мне: «Не имеет значения». Так и со мной было. – Позднякова потянулась к рюмке.

– А что с вами? – Инна накрыла свою рюмку рукой: – Мне хватит.

– Ну, как знаешь. Насильно не волью. – Валентина Михайловна выпила водку. – Полотенцем я ее как-то по щекам отхлестала. И ведь за дело. Ленка-то не больно приврала, когда Павлику про Томку говорила. Не гулящая она, конечно, была, но и не целка в старших-то классах. – Позднякова постепенно пьянела. – Вот я дочку слегка и поучила, чтобы по рукам не пошла. Так она мне каждый раз, как приезжала: «Ты меня била». Вот характер! Хорошего не помнила. Как выучила я ее, как деньги в Москву посылала. Она ведь только с пятого раза в училище свое театральное поступила. Не помнила… А что я по щекам ее отхлестала, помнила всегда. Похоже, что из всего своего детства только это и запомнила.

– Да, есть такие люди, – согласилась Инна.

– Думаешь? А я вот не уверена. Вторую такую еще сыскать надо. Подлый характер. Хоть и дочь она мне, а все равно сука. Как уехала за границу – не то что денег, ни весточки. Хоть бы в день рождения позвонила, поздравила мать.

– У нее были причины, чтобы прятаться, – осторожно сказала Инна. – Может, она и не очень перед вами виновата.

– Ведь я ей мать. Не чужой человек. За что она так со мной? – И захмелевшая Валентина Михайловна заплакала, шаря руками по столу в поисках какой-нибудь тряпки.

Салфеток на столе не было, и Инна торопливо подсунула Поздняковой полотенце для рук.

– Спасибо, дочка, – всхлипнула та. – И за деньги спасибо. Не Томка ведь мне те деньги прислала, знаю. Сколь бы ни было у нее их, ни разу не делилась. Нет, вру. Пылесос на день рождения как-то подарила. Да на памятник отцу дала. А за могилкой-то приглядывать надо. Старая я уже, болезни замучили. Оградку бы покрасить, да сторожу заплатить. – И Валентина Михайловна заревела.

Инна опять полезла в сумку. «У Гоши и так все есть, – подумала она. – Надо его осадить. Мол, я не банкомат. А здесь горе. У нее ведь никого нет».

– Спасибо, – старуха всхлипнула и проворно спрятала деньги под тарелку с солеными огурцами. Потом вытерла лицо и рот полотенцем и снова потянулась к бутылке.

– Значит, Тамара не прощала обид, – задумчиво сказала Инна. – Была невероятно злопамятной.

– Я ж говорю: вторую такую еще поискать. Говно характер.

– А про своего лю… жениха она вам рассказывала?

– Про Илюшку, что ль? Как же. Хвалилась, врач мол, ты за меня радоваться должна. Я-то всю жизнь простой медсестрой… – Позднякова опять потянулась к полотенцу. Как только она вспомнила о своей работе, на глаза навернулись слезы.

Валентина Михайловна оплакивала свою молодость. А теперь она еще и дочь пережила. Инне стало тоскливо и захотелось поскорее уйти.

– Ко мне она жениха своего, понятно, не привозила. Стыдилась. Уж какой он врач, не знаю. Я как-то спросила у дочки: а можно мне к нему на прием-то попасть, раз сюда не едите? Так она меня прямо возненавидела за это. Мол, и думать не смей. Месяц вообще не звонила.

– Значит, Тамара встречалась с Ригером, а помолвлена была с Ильей Зубаревым? – вырвалось у Инны. – Интересно.

– Чего сказала-то? Ри… как?

– Вы разве никогда не слышали от дочери об Аристархе Ригере? – удивилась Инна.

– Имя какое чудное. Кажись, болтали на рынке: о твоей-то Томке, Валентина, во всех газетах пишут. Да в шоу ее показывали, – оживилась Валентина Михайловна. – Мне в тот вечер чуть не весь наш город позвонил. Телефон оборвали. Только давно это было.

Инна уже поняла, что сокровенным Тамара Позднякова с матерью не делилась. Стыдилась ее и приезжала редко. А эмигрировав в Грузию, вычеркнула из жизни. Наследство Валентине Михайловне оформить будет проблематично. Но все же.

– Я вам попытаюсь помочь, – вздохнула Инна. – У Тамары в Грузии остался дом с виноградниками, и наверняка остались деньги на счетах.

– Ты уж помоги, дочка! – оживилась Позднякова. – Никого ведь у меня нет.

«И зачем я в это ввязалась? – досадовала на себя Инна, сидя в автобусе. – Это ведь такие хлопоты! Я даже не знаю, куда писать. Тамара поменяла гражданство и фамилию, надо еще доказать, что она урожденная Позднякова, и Валентина Михайловна ее мать, следовательно, законная наследница. Разве что к Золотареву обратиться. Он знает, что надо делать. Он всегда все знает».

И тут она вспомнила рассказ Лолиты. Нет, только не это!

Перед глазами все еще стояли приземистые купеческие дома с толстыми стенами, надежные, как кубышка с золотом, зарытая на черный день. Время лишь делало их ценнее, и, в отличие от новодела, они приятно радовали глаз и заставляли сердце биться сильнее. Ведь это была история, по этим улицам вполне могли бродить герои пьес Александра Островского, а в особняк предводителя местного дворянства наверняка заезжал какой-нибудь светский лев, приехавший навестить престарелую тетушку, прототип Евгения Онегина. А робкая провинциалка, похожая на пушкинскую Татьяну, лила слезы в светелке за каким-нибудь здешним окошком, изнывая от неразделенной любви.