Азенкур - Бернард Корнуэлл

— Прекратить бой! — крикнул сэр Джон. — Прекратить, я сказал!

— Слава богу! — произнес первый голос.

И Хук увидел короля. Не выпуская из руки меча, тот рухнул на колени и перекрестился. Его налатник, с крестом святого Георгия поверх яркого герба, казался черным от копоти.

Стрела, выпущенная из стреломета, ударила в бревно со стороны города, стена задрожала.

— Погасите огонь! — велел Генрих, поднимаясь на ноги. Он стянул шлем и кожаный подшлемник, под которым короткие волосы слиплись от пота. — И кто-нибудь избавьте его от мучений! — Король указал на француза, который за минуту до того пытался сдаться: теперь он корчился и стонал, из-под кирасы сочилась кровь, из живота так и торчала алебарда.

Кто-то из латников вытащил нож, нащупал у шеи умирающего щель между доспехами и вонзил клинок в горло. Француз дернулся, сквозь проломленное забрало запузырилась кровь, тело вздрогнуло и застыло.

— Слава богу, — повторил король.

Какой-то лучник упал на колени. Хук подумал было, что для молитвы, но того просто вырвало. По задней стене били арбалетные стрелы — часто, как цепы при молотьбе, — оставляя прорехи на королевском знамени, свисающем теперь с барбакана.

— Сэр Джон, — произнес король, — я должен тебя поблагодарить.

— За то, что я исполнил свой долг, государь? — спросил тот, опускаясь на одно колено, и, указав на Хука, добавил: — Мне помогал этот лучник.

Хук тоже встал на колено. Король взглянул на него как на незнакомца.

— Благодарю вас всех, — коротко кивнул он и обернулся к свите: — Отправьте герольдов, велите городу сдаться. И пошлите за водой, загасить пламя.

Пламя загасили, однако от внутреннего жара, насквозь пронизавшего бревна, древесина продолжала тлеть, вокруг бастиона веял удушливый дым. Теперь на верхней площадке неотступно находились лучники, в ближайшую ночь наверх втащили «Гонца» — пушку из тех, что поменьше, — и первым же выстрелом Лёрские ворота разнесло в щепки.

Герольды, подъехавшие к целым еще воротам сразу после взятия барбакана, терпеливо объясняли, что англичане не собираются рушить ворота и привратные башни, что падение Гарфлёра неизбежно и что гарнизону предлагается совершить благоразумное и, более того, почетное деяние — сдаться, чтобы предотвратить дальнейшие потери. Ибо в противном случае, объяснили герольды, по Божьей справедливости все мужчины, женщины и дети Гарфлёра будут отданы на произвол англичанам.

— Подумайте о своих красавицах дочерях! — крикнул французским командующим последний из герольдов. — И ради них покоритесь!

Гарнизон, впрочем, и не думал покоряться, поэтому англичане рыли новые орудийные окопы — теперь уже на подступах к городу, — разбивали беззащитные Лёрские ворота, ровняли с землей привратные башни и рушили каменную арку. Защитники по-прежнему не сдавались.

Первые же порывы холодного осеннего ветра принесли дождь.

Болезнь не прекращалась, армия Генриха умирала в крови, рвоте и водянистом дерьме.

Гарфлёр оставался французским.

* * *

Все приходилось начинать заново. Вновь предстояло нападение — в этот раз на остатки Лёрских ворот. Чтобы отвлечь гарнизон от юго-восточного угла города, войска герцога Кларенса готовили штурм Монтивильерских ворот с противоположной стороны Гарфлёра.

На этот раз, сказал сэр Джон, войска войдут в город.

— Проклятые выродки, видите ли, не желают сдаваться! Ну так не мне вам рассказывать, что делают с выродками! У кого есть член — тех убивать, у кого нет — тех насиловать. Все в городе — ваше! Все монеты, все пиво, все женщины! Ваши! А теперь вперед — брать свое!

И двойной штурм начался. Войска перебирались через засыпанные рвы, с неба дождем сыпались стрелы, трубы под равнодушным солнцем выпевали призыв к бою — вновь предстояла резня. Как и прежде, наступлением командовал сэр Джон Холланд: это значило, что люди сэра Джона Корнуолла шли в первых рядах. Развалины Лёрских ворот удалось взять мгновенно, а дальше наступление внезапно захлебнулось.

Ворота, за которыми когда-то тянулась тесная улочка с нависающими домами, теперь вели на пустырь. Гарнизон, очищая пространство для сражения, обрушил все дома и возвел позади новую баррикаду, защищенную от английских пушек остатками старой стены и ворот. Из «Гонца», водруженного на вершину барбакана, по заграждению уже выпустили несколько ядер, однако «Гонца» хватало лишь на три выстрела в день, а в промежутках французы успевали восстановить разрушенное.

Хотя лучники не прекращали обстрел, толку от него теперь было мало: в новой стене французы сделали щели и бойницы, удобные для арбалетчиков, но слишком узкие, чтобы целить по ним издалека. Хук, спрятавшись в развалинах старых ворот, подсчитал, что на каждого французского стрелка работало трое-четверо подручных, которые натягивали тетиву запасных арбалетов, и стрельба продолжалась непрерывно. Обычно арбалетчик делал два выстрела в минуту, однако здесь стрелы летели много чаще — и не только из бойниц, но и из высоких окон полуразрушенных домов за стеной. Глядя на это, Хук не мог отделаться от мысли, что Суассон надо было защищать именно так.

— Пора вытаскивать пушку, — прорычал сэр Джон, укрывшийся в развалинах той же стены.

Однако вместо этого он повел своих лучников на приступ, обещая завалить врага стрелами. Обещание было выполнено, только арбалетчики продолжали стрелять. И если даже наконечник не пробивал доспехи, то солдата отбрасывало ударом, а когда полдюжины англичан наконец добрались до стены и попытались растащить в стороны камни и бревна, французы вытащили на стену котел с кипящим рыбьим жиром и опрокинули его на нападающих. Лучники бросились обратно — кто прихрамывая, кто задыхаясь от жгучей боли. Вернувшийся с ними сэр Джон в скользких от жира латах опустился на камни и разразился потоком бессильных проклятий. Ликующие французы, высунувшись из-за новой стены, издевательски размахивали флагами, позади них курилось дымное марево — новые котлы кипящего масла ждали своих жертв. Камни, которыми английские катапульты пытались попасть в новую стену, перелетали через верх и падали где-то среди давно разрушенных домов.

Солнце поднялось выше, заливая землю жаром позднего лета, в обоих лагерях солдаты в доспехах изнывали от зноя. Мальчишки принесли воду и пиво. Латники, расположившиеся среди остатков Лёрских ворот, сняли шлемы. Волосы под ними прилипли к голове, лица лоснились от пота. Притаившиеся среди камней лучники временами стреляли по французам, стоило тем лишь показаться. Ни лучники, ни арбалетчики теперь не тратили стрелы даром, предпочитая выжидать и бить наверняка.

— Выродки, — выругался сэр Джон.

Заметив двух французов, вылезших убрать со стены тяжелую корзину с землей, Хук привстал и выпустил стрелу — одновременно с дюжиной других лучников. Оба француза упали, с ними свалилась и корзина. Разглядев за ней широкое пушечное дуло, Хук прижался к камням. Прогремел выстрел, воздух наполнился свистом и криками, посреди густого дыма, заполнившего пространство перед стеной, взметнулись обломки камней. Чей-то ужасающий вопль, постепенно затихая, перешел в стон.