Боярские дворы - Нина Молева

Семейная хроника Троекуровых позволяет с точностью до нескольких лет установить, когда двухэтажные палаты у Охотного ряда были достроены третьим этажом и приобрели окончательную отделку. Единственным наследником Б. И. Троекурова оказался в 1674 году сын Иван, которому перешли и Хорошево, и московские палаты. Боярыне Агриппине, которая была еще жива, выделялась только определенная доля, преимущественно же ее собственное приданое.

Первые успехи И. Б. Троекурова при царском дворе определились его женитьбой на дочери и, кстати сказать, единственной наследнице могущественного боярина Б. М. Хитрово, ведавшего Оружейной палатой, а вместе с ней и всеми лучшими мастерами и художниками Московского государства. Но возможность распоряжаться делами и в московском доме, и в Хорошеве появляется у князя Ивана только после смерти отца, наступившей в 1674 году. Вплоть до 1680 года — времени смерти тестя — он пользовался услугами любых строителей и художников, находившихся в ведении Оружейной палаты. Все недолгое время правления царя Федора Алексеевича влияние и возможности Б. М. Хитрово были исключительно большими. Отсюда редкое по красоте белокаменное убранство третьего этажа, позволившего слить предыдущие фрагменты постройки в единое и очень цельное стилистически здание. Со стороны дома, обращенной к Охотному ряду, троекуровские палаты имели открытую галерею и ведущую непосредственно в парадные покои лестницу. По-видимому, И. Б. Троекуров отличался привязанностью к старым привычным архитектурным формам. В то время как дьяк Автоном Иванов строит на месте будущего Пашкова дома огромный дом по голландскому образцу, с характерной высокой черепичной кровлей, заключавшей под своими скатами несколько дополнительных этажей, И. Б. Троекуров отдает предпочтение хотя и высоким, но все же сводам, причем все покои третьего этажа имеют почти одинаковую величину, что наводило отдельных исследователей архитектуры на мысль о следовании образцу деревянных срубов.

Рано умершую жену Ивана Борисовича Василису Богдановну Хитрово сменила некая Анна Симеоновна, умершая во второй половине 1700 года. Вдовство шестидесятисемилетнего боярина и на этот раз оказалось недолгим: почти сразу хозяйкой московских палат и Хорошева становится Анастасия Федоровна Лопухина, родная сестра опальной царицы Евдокии Федоровны, отвергнутой жены Петра I. Был ли подобный выбор случайным или служил лишним проявлением убеждений И. Б. Троекурова, сказать трудно. А. Ф. Троекурова-Лопухина меньше чем через три года овдовела. В отношении своего племянника, царевича Алексея, родственных чувств она никогда не скрывала. Пришлось ей пережить следствие по его делу, подвергаться «жестоким» допросам, а за ними понести и назначенное наказание — была княгиня бита плетьми.

Хорошево наследовать сестра царицы Евдокии, само собой разумеется, не могла: у И. Б. Троекурова были прямые наследники мужского пола. Авторы давно используемых в качестве первоисточников трудов, В. И. и Г. И. Холмогоровы, систематизировавшие попадавшиеся им архивные дела по местностям Московского уезда, применяют в отношении троекуровской вотчины на Сетуни выражение, что И. Б. Троекуров его отдал в наследство детям — князьям Ивану и Федору, которые, в свою очередь, передали вотчины собственным наследникам в 1703 году.

Практически невозможно пересмотреть в архиве каждый нужный по теме документ, самому найти подтверждение каждого относящегося к ней обстоятельства и факта. Решение любой научной проблемы начинается не с нуля, и точкой отсчета всегда будут становиться работы твоих предшественников. От них, и прежде всего от них, должен прокладываться путь вперед. Должен был бы…

Положим, естественны сомнения и возражения в части концепции, расшифровки и использования отдельных данных. Но вот автор просто публикует тот или иной документ, даря товарищам по профессии очередную ступень непреложной истины: было так, только так, любые колебания не имеют под собой основы. В редких случаях, в виду особой его важности, документ может быть воспроизведен в полном своем виде, но всегда мешали и будут этому мешать самые разнородные обстоятельства.

Отсюда неизбежные сокращения — прежде всего так называемый метод регест, когда исследователь идет на пропуск, отказ от отдельных частей публикуемого текста. Идет — и это самое с научной точки зрения опасное — в зависимости от собственных знаний, эрудиции, профессиональной добросовестности. Можно ломать голову над не укладывающимися в разрабатываемую концепцию фактами, принимать новую концепцию и, соответственно, новые решения, но ведь можно этих фактов и не замечать, в лучшем случае свято веря в собственную правоту и непогрешимость, в худшем — во что бы то ни стало стремясь к заранее сформулированным выводам.

Но если неизменно чреват опасностями метод регест, то что же говорить об авторском пересказе содержания документа. Где-то недосмотрел, недопонял, прошел мимо того, что непременно заметил бы более тренированный и опытный или просто менее усталый глаз другого исследователя, наконец, ошибся в истолковании смысла — чего не бывает в работе над рукописью, с чужими и зачастую очень трудными для расшифровки почерками, с которыми не возникает внутреннего контакта, над бесконечно повторяющимися, усыпляющими внимание оборотами. Так просто забыть истину, что при всей кажущейся многословности документов их составители, особенно в Древней Руси, никогда не страдали пустой словоохотливостью, на каждое слово решались только потому, что оно представлялось необходимым для полного выяснения смысла. Нужны ли все эти предостережения в такой на первый взгляд несложной задаче, как восстановление истории деревни, села, усадьбы?

Безусловно, необходимы, и лучшее доказательство тому — история Хорошева-Троекурова, в которой достаточно четкой и не вызывающей сомнений формулировке противостоит самый простой расчет лет.

Ничего передать сыновьям в 1703 году И. Б. Троекуров не мог: их обоих уже не было в живых. Иван Иванович скончался годом раньше, Федор Иванович — еще в 1695 году. Более того, отпевание Ф. И. Троекурова происходило 16 декабря 1695 года в церкви Николая у Боровицких ворот Кремля. Подтверждение этому сохранилось в документах Патриаршего архива, поскольку отпевание совершал сам патриарх. И этого мало. Смерть Федора Ивановича вошла в поденные дворцовые записи из-за участия в похоронах царя: слишком близкая дружба связывала Петра I с Федором Ивановичем Троекуровым, слишком тяжело переживал он его потерю.

Все в том же ярославском Спасо-Преображенском монастыре, но только в так называемой Чудотворской церкви, которая была разобрана в 1820-х годах, надгробная надпись подробно описывала обстоятельства жизни Ф. И. Троекурова: «Мироздания 7203 (1695) лета по указу царского пресветлого величества благочестивейших царей бысть на службе под градом Азовом Турским, иже на реке Дону, ближних великих государей стольник князь Федор Иванович Троекуров и тамо от неприятелей ранен в 5 день августа месяца и, болезнуя, в полках от раны тоя… 7204 (1695) лета септенбря месяца в 6 день сконча жизнь свою и отыде ко Господу. Тело его привезено во град Москву декембрия в 16 день, и надгробныя пения над ним сотвори святейший патриарх соборне. Погребено же оно во граде Ярославле… на сем месте месяца декембрия в 20 день, идеже же лежат усопшие сродники его же во град Ярославль благоволительно ради милости своеа к нему особно присутствовал благочестивейший великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич… От рождения ему, князю Федору Ивановичу, 28 лет и 3 месяца».