Любовь колдуна - Галия Злачевская

Она вернулась к двери и крикнула:

– Вася, Анатолий Николаевич, идите!

Вслед за этим Ася щелкнула выключателем – Ольга едва успела прикрыть Женины глаза ладонью от внезапно вспыхнувшего яркого света, – и в комнату вошли Васильев и еще один человек, при виде которого у Ольги перехватило дыхание.

– Ну вот, Анатолий Николаевич, посмотрите на нашу доченьку, – радостно ворковала Ася, подводя гостя к колыбели. – Какую красавицу вы для нас нашли, верно?

– В самом деле красавица, – пробормотал тот, уставившись на Ольгу.

– А это ее нянюшка, Оленька. Малышку вы вечером нашли, а поутру Оля пришла. Как нарочно!

– Как нарочно, – кивнул тот, по-прежнему не сводя с Ольги ищущего, шарящего, словно бы под одежду проникающего взгляда темных глаз.

Она не могла и слова молвить от ужаса и отвращения. Ведь это был не кто иной, как Андреянов!

Анатолий Николаевич… Ну да, Ольга не знала его отчества, ведь Фаина Ивановна звала племянника просто Толиком…

И внезапно все стало ясно, до такой степени ясно, что у Ольги даже голова закружилась! В тот день, когда исчезла Женя, они обе с Ольгой зевали, клевали носами, а потом и вовсе заснули на траве. И Ольге даже в голову не пришло, что их чем-то опоили… Уж не маковым ли молочком, как сегодня опоили Женю и Асю? Потом Ольга проснулась, а Женю кто-то унес. Цыгане, сказала Фаина Ивановна. Как бы не так! Ее унес Андреянов. Унес сюда, к Васильевым, и разыграл сцену случайной находки. Если они хорошо знакомы, даже дальние родственники, он, конечно, не мог не знать, как Ася страдает из-за смерти дочери. Вот и решил убить двух зайцев: и Женю пристроить, и родне помочь. Ну что ж, надо сказать ему спасибо, что не бросил под каким-нибудь придорожным кустиком, а то и вовсе не утопил в Волге!

– Да я погляжу, девочка у вас чувствует себя превосходно, как в родном доме, прижилась, похорошела! – проговорил Андреянов, даже не взглянув на Женю, но не спуская глаз с Ольги, которой слышалась издевка в каждом его слове.

Вася и Ася ничего не замечали, пытаясь развеселить девочку, которая куксилась и отворачивалась, явно недовольная тем, что происходит, и Ольга точно знала: если полугодовалые дети способны ненавидеть, то Женя ненавидит Андреянова так же, как она сама!

– Я просто счастлив, что благодаря мне у вас появилась такая восхитительная красавица, – сказал Андреянов, снова и снова обжигая Ольгу взглядами. – Теперь буду к вам почаще приходить, чтобы на нее полюбоваться. Ах ты моя прелесть, ах ты моя лапушка… – протянул он с такой интонацией, что Васильев поднял голову и растерянно взглянул на гостя, однако Андреянов в это мгновение проворно наклонился над Жениной кроваткой.

А вот Ольга не успела отвернуться, не успела скрыть отвращение к этому человеку, не успела скрыть свой страх и ненависть, и все это Васильев мог заметить в ее лице, мог заметить и слезы, внезапно закипевшие в глазах…

Ольга тотчас отошла к окну, принялась поправлять шторы, однако, когда она оглянулась, Василий Васильевич продолжал смотреть на нее.

Ольге стало не по себе. На ее счастье, Женя сменила хныканье на крик, и Ася испуганно оттащила Андреянова от кроватки:

– У нашей доченьки строгий режим, она по часам ложится, по часам встает, так что не будем его нарушать. Пойдемте, Анатолий Николаевич, расскажете, как там, в Москве.

– Да ничего там нет интересного, – с явной неохотой сказал Андреянов, исподтишка косясь на Ольгу. – Все только про одно говорят: как же сразу врагов этих не распознали, презренных шпионов, и как же хорошо, что наконец-то их расстреляли.

В ярко освещенной комнате словно вмиг стемнело…

– Тухачевский, Якир, Уборевич… – пробормотала Ася. – Трудно поверить, что в них так ошибались! Я же помню, помню, как славили Тухачевского! Еще совсем недавно в «Горьковской коммуне» писали, что в его честь хотят улицу назвать в Сталинском районе! А теперь…

– В этих названиях в честь кого-то очень много превеселых курьезов случается! – хохотнул Андреянов, явно желая развеять мрачное настроение, которое сам же и навеял. – Мне сегодня рассказали, что именем профессора Батунина, которого чрезвычайно уважают и персонал, и больные кожно-венерологической клиники, назвали одну из палат клиники.

– Врете вы все, Анатолий Николаевич! – воскликнула Ася, вмиг перейдя от печали к веселью. – Быть того не может!

– Отчего же? Подхалимы на многое способны, – буркнул Василий Васильевич. – Ладно, не будем мешать ребенку спать. Пойдемте вниз.

– Пойдемте! – покладисто согласился Андреянов. – Я привез чудесного вина из Москвы. Выпьем – и споем, споем! Я так соскучился по нашим вечерам пения!

– Оля, можно? – опасливо спросила Анастасия Степановна. – Мы Женечке не помешаем? У Анатолия Николаевича чудный голос!

– Кстати, если ребенок не будет спать, зовите меня, я прекрасно умею петь колыбельные песни! – подхватил Андреянов, и Ольгу так и ударило воспоминанием: Андреянов возится на ней, жарко дышит, а откуда-то издалека, словно бы сквозь пелену, доносится плач Жени, и Андреянов, приподняв голову, напевает с издевкой: «Спи, моя радость, усни!» – а потом до боли впивается Ольге в губы своим жадным ртом…

Тошнота подкатила к горлу.

Что она могла сказать? Хотелось крикнуть: «Гоните его прочь, он врет вам!» Но разве она сама не врала еще хуже – каждым своим словом?

– Она сама уснет, – пробормотала Ольга, опуская глаза, но чувствуя жар взгляда Андреянова. А с другой стороны на нее поглядывал Василий Васильевич, и Ольга почувствовала, что тот озадачен. И только Ася ничего не замечала, тянула Андреянова вниз, и вот наконец все ушли, и Ольга без сил опустилась прямо на пол около кроватки Жени.

Та глубоко, словно бы с облегчением, вздохнула, закрыла глаза и мигом уснула, а Ольга подождала немного и крадучись, обходя гостиную, проскользнула на кухню, где металась разгоряченная от счастья Симочка, и там в уголке, потихоньку, торопливо поела, страшно боясь, что ее позовут к общему столу.

Нет, обошлось.

Так же украдкой она вернулась в детскую, а вслед прокрался Филька. Итак, он тоже испугался Андреянова!

Филька запрыгнул на свое обычное местечко на Ольгиной кровати, а она долго не могла уснуть, слушая, как Василий Васильевич играет на скрипке, Ася – на рояле, а Андреянов поет:

Ольге казалось, Андреянов издевается над ней каждым словом этого романса, каждым звуком своего томного, подчеркнуто-томного голоса… Кто-то мог бы счесть ее излишне самонадеянной, однако она знала: там, где другие слышат лишь красивые стихи, она слышит настойчивый призыв любовника, слышит требование тайного свидания – и главное, уверенность Андреянова в том, что оно непременно состоится.

Ее била нервная дрожь. Ольга до смерти боялась этого красивого, развязного, распутного человека, от которого могла ждать только неприятностей. Ольга чувствовала, что Андреянов не оставит ее в покое. Этим романсом он предупреждал ее, что совершенно уверен: рано или поздно она «отворит потихоньку калитку» для него, и то, что он с ней сотворил в доме Фаины Ивановны Чиляевой, произойдет снова. Андреянов не примет отказа, даже самого категоричного, и не поймет его причины. Он не знает, что Ольга существует не сама по себе, а ради Жени, ради того, чтобы присматривать за ней всю жизнь. Все прочее для нее не имеет значения.